Главная вчерашняя российская новость – вовсе не высказывания Путина в честь шестой годовщины оккупации Крыма, не подготовка к референдуму и даже не стремительный крах российской экономики, уже проигравшей развязанную Кремлем ценовую войну.
Главная российская новость – это первая смерть пациента от коронавируса. Первая смерть в России и первая смерть в Москве, где миллионы людей ежедневно, ежечасно, ежесекундно контактируют между собой в забитых под завязку вагонах метрополитена, в наземном транспорте, в офисах, спортзалах, ресторанах… В России все это еще работает – и понятно, что остановка московского метрополитена в силу особенностей транспортной системы столицы может привести к полному коллапсу, а продолжение его работы приведет к стремительному распространению заболевания. России придется пройти то, что сегодня проходят европейские страны и что вчера проходил Китай.
Но что делает Путин? В тот день, когда Ангела Меркель обращается к немцам и утверждает, что страна столкнулась с самым серьезным испытанием со времен войны, он мчится в Крым и там предается досужим размышлениям на тему: существуют украинцы или все-таки нет, и пытается объяснить жителям оккупированного полуострова, почему российскую аннексию не признает никто, даже Лукашенко. Его словно заело. В день, когда отменяются культовые музыкальные мероприятия – из-за невозможности рисковать жизнью и безопасностью миллионов людей, – он все еще хочет провести нужный только ему одному и его камарилье конституционный референдум, самые настоящие ворота в смерть.
Мы будто вновь оказались в 2000 году, когда новый и неопытный президент России в первый раз продемонстрировал свою полную бесчувственность, прохлаждаясь на фоне трагедии подводников «Курска». Понятно, что чувств у него за два десятилетия не прибавилось, но мог бы прибавиться опыт, могло бы появиться элементарное понимание опасности – тем более когда в ситуации тонущей подлодки оказалась вся Россия.
Никакого наличия опыта тоже не демонстрируется. Глава огромной страны, которая столкнулась с опасностью, сравнимой с последствиями войны и разрухи, ведет себя даже не как сумасброд, а как капризный ребенок, жаждущий развлечений. Он не желает замечать, как изменилась политическая и экономическая ситуация и в окружающем его мире, и в самой России. Он не желает понимать, что уже завтра россиян будут интересовать совсем другие вопросы – вопросы выживания их самих и их близких, а вовсе не то, существуют украинцы или нет и почему Лукашенко не признает оккупации Крыма.
Гибель первого пациента должна была бы стать для него сигналом, что он теперь – президент страны, которая воюет со смертью. И эту войну, в отличие от развязанных им позорных войн, он не может завершить одним росчерком пера. В этот раз на самом деле, а не в его сумеречных фантазиях, напали на Россию – впрочем, как и на все остальные страны.
Конечно, можно реагировать как он умеет – рассказывать об украинцах или, еще лучше, устраивать телевизионные шоу о том, как плохо с коронавирусом борются в Украине или Соединенных Штатах.
Но смерть это не остановит. Смерть сильнее пропаганды. Она делает жизнь реальной. А к реальности он не привык.
Виталий Портников / Грани.ру
