Поездки матери пленного российского контрактника Виктора Агеева в Украину и ее встреча с матерью Станислава Клыха наделали много шума. И это хорошо, – пишет Павел Казарин для Крым.Реалии. – Хорошо потому, что любое внимание к взятым в плен на Донбассе российским солдатам повышает их медийность. И, как следствие, может повысить их потенциальный обменный курс. В конце концов, в прошлом году мы уже наблюдали, как Москва согласилась выдать Киеву Надежду Савченко в обмен на пленных спецназовцев Александрова и Ерофеева.
Да, было бы наивно переоценивать способность российских либеральных медиа рассказать обывателю о судьбе российских военнопленных. Хотя бы потому, что центральные государственные росмедиа эту тему старательно замалчивают. А аудитория либеральных СМИ слишком мала, чтобы самостоятельно создавать какой-либо общественный запрос.
Но, тем не менее, любое прорывание завесы молчания – это плюс. И встреча матерей россиянина Агеева и украинца Клыха, который отбывает срок в российской тюрьме по обвинению в участии в первой чеченской войне – лишь все та же медиараскрутка истории. И нет смысла злиться на примирительный тон матери Клыха, рассуждающей о том, что «всем нужен мир». Она может так говорить – по праву матери, сына которой искалечили на допросах, запытали до признательных показаний и отправили в тюрьму на два десятка лет.
Российская политика не работает по четким процедурам. Принятие решений – удел узкого круга людей. Никто не может сказать наверняка мотивы, по которым они принимают решение об обмене украинцев на россиян.
Возможно, в переговорных списках могут оказаться крымчане, ведь оказался же в них в свое время один из фигурантов «дела Сенцова» Геннадий Афанасьев. Там могут быть украинцы, задержанные в регионах самой РФ – как 75-летний Юрий Солошенко, обвиненный в «шпионаже». Там могут оказаться и украинские военные, попавшие в плен на Донбассе. Там могут оказаться мирные жители, по каким-то причинам оказавшиеся в подвалах боевиков. Финальный обменный пасьянс описать не может никто по той же причине, по которой мы не можем читать чужие мысли. В отсутствие институциональных мотивов нам остается лишь гадать о персональных.
Но если Москва согласится обсуждать судьбу того же Станислава Клыха – это будет большим шагом вперед. Просто потому, что его и Николая Карпюка осудили по делу, которое для самого Владимира Путина является значимым до сакральности.
Ведь аннексия Крыма стала знаменем его третьего президентского срока. А знаменем самого первого была выигранная вторая чеченская война. Та самая, после которой в российском обществе восторжествовал провластный консенсус. Государственную вертикаль в нулевые отстраивали за счет нефтедолларов, но ее прологом стала вторая чеченская – как явственный силовой ответ на любую форму сецессии.
И Клыха судили именно за то, что он и Карпюк якобы воевали на стороне чеченцев. За то, что они поддержали стремление сторонников Дудаева к независимости от Москвы. Даже если полностью принять российскую логику, то Клых и Карпюк полностью равны россиянину Агееву. Который – по версии Москвы – был добровольцем, приехавшим помогать «мятежному Донбассу» сражаться за независимость от Киева.
И процесс над Клыхом и Карпюком – это пример того, какой судьбы Москва хотела бы для Украины.
Просто представьте, что через какое-то время в Украине побеждают силы реванша. Киев вновь становится колонией Москвы – пусть даже де-факто, а не де-юре. И в Украине начинают судить, например, грузинских добровольцев, которые воевали в АТО на стороне украинской армии. Тех, кто отстаивал независимость страны. Тех, кто шел в добровольческие батальоны, чтобы помочь Украине остаться Украиной, а не превратиться в Малороссию.
Представьте, что украинские прокуроры, судьи и присяжные возбуждают дела, судят и приговаривают тех иностранцев, кто сражался на стороне Киева.
Дело Карпюка и Клыха – равно как и позиция чеченской фемиды – это всего лишь то будущее, которое хотела бы для Украины Москва. То самое будущее, которое настигает страны, проигравшие войну за независимость.
