Из храма Захар выходил полный самых честолюбивых надежд. И на первый взгляд — они исполнялись в лучшем виде. По улицам к оперному театру стекался народ на прощание с ним.
Культурная жизнь «республики» в последнее время не сильно бурлила событиями — сколь бы ни был дорог «республиканцам» Кобзон, но весь спектакль со взбитыми сливками из местного бомонда прошел в Москве. На этом фоне похороны главаря точно затмевали любых гастролеров. Потому некоторые жители шли в театр, как и полагается: с прическами от местных «зверевых», соответствующим мейк-апом и, конечно, цветами для исполнителя главной роли.
— Бабушка, я не хочу на похороны, давай вернемся домой, и я буду играть с Машей, — упиралась девочка с бантиками, которую тащила за собой одна пожилая дама в белой шляпке с черной розой на боку.
— Замолчи! Что о нас люди подумают? — шикала на нее бабушка. И тут же приветливо улыбалась знакомым. — Здрастьте! Вы тоже в театр? И мы! Вот, видите, молодое поколение к жизни «республики» приобщаем.
Внучка явно не хотела ни к чему приобщаться, о чем, как на зло, завопила очень громко и четко:
— Ну, ба-а! Мама говорила, что дядька, которого хоронят — очень страшный…
— Да что ж ты такое говоришь, Оленька? Какой же он страшный? — пришедшая в ужас бабушка, старалась спасти положение, как могла, и рассказывала не столько внучке, сколько окружающим. — Это же наш глава, вождь, можно сказать! Покорёжило его, конечно, немножко — с кем не бывает? Но в целом он был очень интересный мужчина…
От таких слов Захар даже остановился.
— …добрый…
Захар приосанился.
— … И очень заботился о нас, своих гражданах! А тебе, Ольга, крайне не хватает патриотического воспитания. Так что хватит ныть — мы идем восполнять пробелы!
На этой оптимистической ноте бабуля взмахнула сумочкой как флагом и, подталкивая вперед внучку, вскоре скрылась в толпе.
— Во-от, правильно бабка шарит! — довольно смотрел им вслед Захар. — Я тоже всегда говорил, что патриотическое воспитание нужно внедрять с младых ногтей. А ты слышал, как она меня вождем назвала?
— Все слышали, — ухмыльнулся Колобок.
— Именно, все! Я вообще думаю, что знакомить детей с вождями на похоронах — это очень хорошая идея: ну, сам посуди — где еще детям расскажут обо всех его благих делах, которые совершил вождь при жизни? Где вспомнят самыми теплыми словами? — все больше воодушевлялся Захар.
Держа Колобка в руке, он сам не заметил, как влился в толпу и следовал вместе с ней ко входу в театр.
— Я смотрю, тебе настолько понравилась идея, что был бы ты жив — так на бис повторил? — не удержался Колобок.
Такой наглости призрак не ожидал.
— Щас как метну — и будет у кого-то оладик вместо глазика, — замахнулся он в сторону ближайшего бил-борда.
Но увиденное тут же заставило его опустить руку и подобреть.
— Ой, ты сматри, лысый, кто у нас тут? Это ж я! И вона я… И там… Ты только глянь! Главное, я себя приказал только на каждом втором бил-борде повесить. Ну, согласись, больше было бы нескромно?
— Это да, — хотел согласиться Колобок, но вопрос оказался риторическим.
Ко-ко-ко понесло как бревно по Северскому Донцу:
— Но стоило только мне почить, как сегодня — меня прям на всех столбах повесили. Вот это я понимаю: почет и уважуха! Я прям Захаром Виссарионовичем себя чувствую, — выставил он картинно ногу вперед, как будто позируя для фото.
Но даже если бы рядом был фотограф, объектив вряд ли запечатлел эти старания. Потому Захар вернулся к обсуждению бил-бордов:
— А послушай, что они написали: «Живи свободным»… О, это правильно! «Поступай по совести», — это кто так сказал? А, ну да, это я. Золотые слова! «Относись ко всему справедливо». Слушай, Колобок, а я, оказывается, не только интересный был, но еще и умный! Даже не верится, — в восхищении чесал макушку свободной рукой призрак. — Вот о чем эта бабка сказать забыла — о спра-вед-ли-вости, в точку же блин! Я же был справедливый, да? Все, что братва отжимала у этих, — кивнул он в сторону толпы, — я же по совести заставлял делить: им 30%, мне — 70%. А что, я же вождь! Думаешь, мало? Ты прав, хотелось, конечно, 80, но боялся, что свои же прибьют…
— Так и прибили же! — Снова не выдержал Колобок.
— Да? А, точно. А кто прибил? Знаешь? — он поднес собеседника поближе к лицу и теперь с подозрительным прищуром вглядывался в Колобка.
— Думаю, тех, кто знает, нужно искать вон там, — отогнулся Колобок в сторону входа в театр.
Захар перевел взгляд на двери. Туда как раз входил «сильно израненный» и даже «погибший» с подачи местных СМИ боевик «Ташкент».
— Это кто? Это что, Санек, соратничек мой — на своих двоих? — вскричал Захар. — А ну, щас разберемся. Пропустите меня! — потребовал он, обращаясь к толпе.
Но призрака никто не слышал. Зато при стараниях просочиться через толпу, Ко-ко-ко обнаружил удивительное преимущество своего положения: он в буквальном смысле проходил через людей, оставаясь при этом незамеченным. Мгновенно оценив открытие, вчерашний главарь поднял Колобка над головой и лихо зашагал в театр.
Внутри все было чинно и по-похоронному тихо. В фойе, упираясь в торжественно-бархатные занавески, на постаменте стоял деревянный гроб, накрытый флагами. Люди подходили по одному и прощались.
— Что прям здесь? — Опешил призрак. — Разве нельзя было по-человечески, на сцене? Как и положено вождю…
— Ага, может, тебя еще и проводить должны под аплодисменты и крики «Браво»? — съехидничал Колобок.
— Почему б и нет? Я ж вон сколько раз речи со сцены толкал…
И тут он увидел, как к гробу подходит «Ташкент», с перевязанными головой и шеей и страшно опухшим после взрыва лицом.
— Санек, брателла, привет! Эка тебя потрепало, — по привычке хотел, было, шлепнуть соратника по плечу Захар. Но рука прошла сквозь тело.
Захар хлопнул себя по боку от досады. Но тут его осенила одна мысль. Скоренько оббежав гроб, Захар стал так, чтобы видеть лицо друга в момент прощания. Ташкент не поцеловал дерево, не припал челом, а похлопал ладошкой по крышке, прошептав: «Ну, все, Захар, давай, до свиданья!». И в этот момент по лицу боевика пробежала кривая ухмылка.
— Он что, улыбнулся? Ты это видел? — выпучил глаза Захар на Колобка.
— Послушай, я понимаю, что мир теперь полон чудных открытий, — поджал губы Колобок, — но хорош меня трясти всякий раз, когда тебя накрывает одно из них. А то у меня уже голова кружится!
— Ай-ай-ай, — положил Колобка на постамент Захар, закусывая нижнюю губу. — Это он мне сказал? Давай, до свидания?
Бывший главарь был реально в шоке. Он подбежал к своему другу и, уперев руки в боки, принялся выговаривать ему прямо в лицо:
— Это что же, Санек, получается? Ты — всегда был со мной, знал о моих планах. Не, конечно, благодаря тебе мы оба кучеряво жили. Уж что-что, но воровать ты всегда умел, чертяка! Но взрывчатку в тот абажур ты вкрутил, а? Признавайся!
Захар попытался схватить бывшего кореша за грудки, но тот, конечно, ничего не замечал. Теперь, при людях, его раздувшееся после взрыва лицо, было полно вселенской скорби.
— Ну что, молчишь? Тебе ведь это как два пальца об асфальт! У тебя ведь уже и опыт выживания при взрывах имеется. В Москве, небось, так и сказали, что если не вкрутишь, то и тебя вместе со мной, да? Но я же тебя другом считал. Дру-гом! А теперь ты тут стоишь, ухмылаешься, гнида! А я там, — махал Захар в бессильной ярости в сторону гроба.
Все попытки ударить «Ташкента» хоть куда-нибудь — были тщетны, тот как и прежде стоял как столбик. Захар готов был рвать на себе волосы, но у призраков те не отсоединялись от общего образа. Пришлось просто топнуть ногой.
— Минсдох, минсдох — а он взял — и не сдох! — кривляясь, бросил он напоследок в сторону Ташкента и вернулся к Колобку.
Ярость была растрачена и теперь на смену ей снова приходила жалость к себе:
— Видишь, лежу теперь тут закрытый, — присел он перед Колобком, глядя пальцами лакированную поверхность гроба. — И никто даже не видит, какой я был красивый.
Ооо! Только не это. Колобку и так было душно и хотелось на выход. А этот, судя по всему, снова готов был пустить не скупую мужскую слезу — и тогда они зависнут здесь надолго. Самому ему из этого театра через толпу выбираться небезопасно. Поэтому надо было как можно скорее вытягивать свое транспортное средство подальше от траура.
— Слышь, Захар, а не пойти ли нам на терриконы?
— С чего бы?
— Я ведь вчера родился, еще ни разу ни одного террикона не видел. Говорят, зрелище замечательное. А ведь едва ли я найду кого-то, кто расскажет мне о землях донецких лучше, чем ты… Привьешь дитяти правильное чувство патриотизма? — хитро заглянул Колобок в глаза призрака.
— Оно, конечно, народ хорошо скорбит, — с легким сожалением окинул взглядом зал Ко-ко-ко. Но, доведя его до Ташкента, остановился, — но, пожалуй, хватит с меня такой компании. Ребенка воспитывать нужно вовремя, не то ведь упустишь момент — и вырастет какое-нибудь чучело. Пошли!
Подхватив Колобка на руку, Захар побрел на выход.
Через какое-то время они подошли к горе из отработанной породы на окраине города. Захар опустил Колобка на поросшую травой землю у ее подножия.
— Все! Приехали. Так что тебе про терриконы-то рассказать?
Колобок только хотел придумать, как бы укатиться подальше от этого угольного эксперта, как почувствовал, что земля под ним трескается.
— Ай! Это что такое? — отпрыгнул он в сторону. — Слышь, Захар, тикаем отсюда!
Но не успели они и шагу ступить, как в этот момент земля в том месте, где только что лежал Колобок, разверзлась — и из глубины ее недр на поверхность выпрыгнуло чумазое нечто.
— Аааа! Спасите! Меня снова взрывают, — с перепуга вчерашний главарь Денееровки убегал так быстро, что уже через пару секунд оказался метров за 50.
— Стой, ты меня забыл, — кричал ему вслед Колобок, но тот даже не обернулся.
— Апчхи! — Услыхал тут Колобок позади себя. Это было не похоже на взрыв. Превозмогая страх превратиться в сотню маленький пончиков, Колобок все же медленно обернулся.
Выскочившее из недр земли нечто разогнулось и стало вполне похоже на мужской человеческий организм, хотя и перепачканный с ног до головы земной породой. Организм был совсем не молодой, весь голый и босой, только причинное место прикрывала набедренная повязка. Он стоял и кричал в сторону удаляющегося призрака:
— Эй, Захар, сто-ой! Да стой же, кому говорю!
Раздавшийся голос показался знакомым даже Колобку и уж точно был хорошо знаком Захару, потому что он довольно быстро остановился и, превозмогая недоверие, обернулся.
— Йоооося? — В изумлении изучал он странное явление.
— Какой я тебе на хрен Йося? Иосиф Давыдович! — поправило его явление.
— Да ладно! Как вино у меня на даче глушить — так перешли на Йосю. А как выпрыгивать тут чучелом и пугать честных людей — так сразу Давыдович, — обиженно нахохлился Захар.
— Вином, пожалуй, можно назвать тот напиток, что я привозил из Парижа, — парировал Кобзон. — А то, что ты завозишь контрабандой — это, прости, шмурдяк! Но, в целом — ты прав, какая теперь разница, кто из нас кому Кобзон? Все там будем!», — опустил палец вниз Йося. А потом широко раскинул объятия, — ну ладно, хватит дуться. Иди же, обнимемся, мой старый друг!
Было видно, что Захар, несмотря на легкую обиду за «шмурдяк», в общем-то не против обняться. Но чумазость старого друга держала его на расстоянии. Однако Кобзон все равно заключил его в свои объятия — и Колобок наблюдал невиданное прежде никем зрелище — слияние двух призраков.
— Что ж ты под хлопушку так по-глупому залетел? — отстранился, наконец, певец. — Тебя ж, дурака, столько раз предупреждали.
— Когда?! Если ты, Йося знал, что меня скоро прихлопнут, то мог бы и конкретно, по-пацански сказать, а не косить под интеллигента со своими вечными намеками.
— Да куда ж конкретнее, паря, я ж ради тебя даже умер! — упер руки в бока Кобзон. И, с укоризной закачал головой, — но кое-кто не в силах разглядеть намеки вовсе не из-за того, что он плохо закончил школу и был способен максимум на торговлю курами на рынке. А потому что жадность, Ко-ко-ко, не красит даже главарей.
Захар понуро сел на камень. Он прекрасно понимал, о чем говорил его старый друг.
«Что, снова плакать будет?» — подумал Колобок. Но тот, похоже, просто крепко задумался. Сказочный герой решил задать Кобзону свой вопрос и подкатился прямо к его левой ноге:
— Йосиф Давыдович, а правда, что по землей, откуда вы прибыли, грешников на сковородках жарят?
— Это кто такой? — окинув Колобка взглядом, обратился Кобзон к Захару.
— А, это наш, донецкий. Сепарка баба Галя испекла, — грустно отозвался тот. — Слышь, Йося, а он по делу спросил: как оно там, в аду?
— На счет сковородок — чистая правда. Я там только первые дни — и то, вон, видишь, метка осталась, — приподнял он набедренную повязку с легким кокетством.
— Ниче се, метка, — выпучил глаза Захар. — Жопа как у павиана!
— Это еще ерунда, — опустил «юбчонку» Кобзон. — Ты бы видел жопу Мотороллы… Куда похлеще будет, чем сегодня прижаренная морда «Ташкента».
— Так что, и Моторолла там?
— И он, и Гиви, и многие другие, кто не без твоей помощи, брат, туда попал. Не скучно тебе будет! Так что прощайся вон, со своим последним землянином, — кивнул он в сторону Колобка, — и в долгий путь!
— Но я не хочу… — попятился Захар, отрицательно мотая головой. — Там ребята меня не то, что зажарят — они меня живьем съедят. Йося! — хлопнулся он вдруг Кобзону в ноги, размазывая новые слезы,- ты же всегда был мне другом. Помоги в последний раз! Скажи, что ты меня здесь не нашел.
— Ну-ну-ну, — ласково похлопал его Кобзон рукой по плечу. — Я б и рад, но черти — это тебе, брат, не ФСБшники. Они все видят и отовсюду нас обоих достанет. А я, знаешь ли, не хочу, чтобы моя жопа из-за тебя на день дольше на сковородке парилась — мне и так за грехи столько страдать теперь, что мысленно я уже с ней попрощался.
Но осознание всей кары земной не только не подняло бывшего главаря с земли, а, похоже, прибило его к ней еще больше. Он лежал на траве, согнувшись калачиком, и тихо всхлипывал.
— Что ж, можем стартовать и отсюда, — пожал плечами Кобзон. И обратился к Колобу, — эй ты, как тебя там? Прощай! Не поминай лихом!
После этих слов бывшая звезда российской эстрады топнул о землю ногой рядом с Захаром. Она тут же разверзлась, образовав глубокий колодец — и двое призраков упали куда-то глубоко-глубоко в недра шахты на окраине Донецка.
«Все же Захар мог бы попрощаться», — подумал Колобок, глядя на возвышающуюся перед ним мощь террикона. А в это время где-то, на донецком кладбище, раздавались залпы прощального салюта.
Наша Рада
