Катился себе по улицам «молодой республики» Колобок. Это был совсем необычный день: все также ярко светило палящее солнце над донецкими степями, но приспущен был сегодня на флагштоке черно-сине-красный флаг «Денееровки». Коммунальщики наспех заклеивали на бил-борде аппетитное декольте девицы, рекламирующей «Высшую пробу клубной индустрии Донецка!», то бишь, местный ночной клуб изображением крепкого мужика в зеленом камуфляже.
— А все-таки красиво умер наш Ко-ко-ко? — разглаживал «морщины» на портрете человека, который как раз клеил к стенду, один из коммунальщиков. — Я б тоже так хотел — в ресторане в центре города, под музычку, с холодненькими сто граммами в руках…
— Ага, только хотел выпить, а тут такой облом: лампочка — бац! И все мозги, которыми он только что шевелил, уже собирает старуха-уборщица, — отозвался снизу его напарник, поддерживающий лестницу.
— Да, с мозгами, конечно, печалька вышла, — согласился верхний. И, чуть помолчав, добавил, — Вообще, мне ведь этот бабах все воскресенье пересрал. Хотел на рыбалку, а вместо этого теперь стой, морду Захара по всей улице массажируй!
— Та ладно, мы-то приклеим — и поедем. А моей вон, директриса спозаранку позвонила и сказала, что всем коллективом обязаны сегодня по гробу челом ударить.
— Да ну!
— Не ну, а высокопоставленный приказ: всем бюджетникам «Денееровки» лично явиться к месту прощания и засвидетельствовать свою скорбь по главарю перед лицом товарищей.
Ох у вас тут и порядочки, подумал Колобок — и выкатился на центральную улицу города. Там и в обычный день прохожие встречались чаще, чем на других улицах, а в день похорон — и вовсе царило оживление: народ спешил сделать выходные покупки и вернуться в квартиры, пока улицу не запрудила траурная процессия.
И только дворничиха Петровна как обычно неспешно мела дорожки возле центрального храма города. Петровну не зря за глаза называли «Нострадамусом»: если ты не успел прочесть или осмыслить республиканские новости, можно было подойти к ней и получить полный прогноз событий в республике на ближайшее будущее. Так поступила и жительница центрального района Светлана, которую волновал некий интимный вопрос:
— А что, Петровна, говорят, сегодня очередь на прощание с нашим главарем Ко-ко-ко свет Захаром в театр будет, как если бы к нам сама Пугачева приехала…
— С Ротару, да еще бы и почивший Кобзон воскрес, — подтвердила Петровна.
— Жара такая, боюсь, не достоюсь я в этот Мавзолей, — теребила края желтенького платьица Светлана.
— Так не стой!
— Ну ты шо, надо ж попрощаться, а то потом все рассказывать будут, а я и не знаю. И людей там столько известных будет. Может, мужчины какие, видные. А я вся такая, одинокая, — кокетливо шаркнула ножкой Светлана.
— Ну, если тебе мужчины надо, — остановила свои планомерные взмахи Петровна, — тогда — в Мавзолей. А если попрощаться — то правительство наше позаботилось о нуждах каждого «республиканца». Потому панихида по нашему главарю, то есть, правителю Ко-ко-ко свет Захару пройдет во всех центральных храмах каждого района Донецка! — картинно закатила глаза к небу дворничиха.
— Да вы шо, Петровна? — удивлялась тетка, хлопая себя руками по пухлым бедрам. — В Донецке — 9 районов. Как же это можно с одним и тем же человеком сразу во всех прощаться? Ко-ко-ко свет Захар хоть и был человеком ээээ… разносторонним, но даже он не может быть в девяти районах сразу.
— Ты новости внимательно читала? — сгустила и без того густые брови Петровна. Оглянувшись по сторонам, она наклонилась ближе к уху собеседницы и тихо загундосила ей на ухо, — после взрыва в кафе «Сепар» мощей нашего главаря не то, что на 9 районов Донецка — на все районы нашей младой республики хватит!
— Каких мощей, Петровна, они ж ведь только у святых старцев бывают, не? — с недоверием уставилась на дворничиху Светлана.
Петровна глянула на собеседницу. Во взгляде скользила явная растерянность — кто их поймет, где кости, где мощи. Но признавать свою некомпетентность в вопросах, явно приобретавших республиканскую важность, дворничиха не привыкла. Потому растерянность быстро вытеснила раздраженность. Реноме могла спасти только атака:
— Ох и темная ты баба, Светка! Мощи — они у всех святых бывают, хоть молодых, хоть старых. Даже ежели б он был младенцем, но святым — и то, знаешь ли. А уж такой видный парень, как наш Ко-ко-ко… Эх! Короче, иди отсюда, мне работать надо! — Петровна отвернулась от Светланы, давая понять, что разговор окончен и резко махнула метлой.
— У-ох! Аккуратней нельзя? — Едва увернулся от этого взмаха Колобок.
— А ну, кыш! Катаются тут всякие, — Петровна так энергично замахала своим инструментом, что Колобок поскорее скатился на боковую дорожку, ведущую прямо в центральный храм Донецка. И вскоре сам не заметил, как оказался внутри прохладных залов.
«Фу-ух! Кажется, пусто», — перевел дух Колобок. Он откатился на спину, чтобы рассмотреть, что вокруг — малыш был в храме впервые. На него смотрели красивые мужчины и женщины с торжественными лицами.
«Св. Вар-ва-ра», «Св. Михаил», — читал круглобокий и катился все дальше вглубь, — «Витя Завхоз».
Остановился он напротив иконы, на которой был изображен крупнолицый мужчина с удивительно гладким лицом, как будто после фотошопа. Он был в современном костюме, с синим галстуком и белыми крыльями за спиной. Стоп! Колобок был в храме впервые, но этот странный ангел с блаженной улыбкой был ему знаком. А не он ли вчера выступал по телевизору? Колобок помнил, как еще какая-то тетка сказала, что это президент, который сбежал и бросил их непонятно на кого. Интересно, почему одних людей рисуют на иконах, а других — нет?
И тут Колобок услышал явное всхлипывание. Обернулся и увидел — на приступке, ведущей за алтарь, сидел крепкий детина лет 42-х, в камуфляже и с орденами на груди. Он смотрел прямо на икону Вити Завхоза на стене храма и плакал слезами младенца.
Колобок замер от удивления: этот плачущий мужик как две капли воды был похож на фотографии главаря Ко-ко-ко, по которому было приказано скорбеть всем «республиканцам». Он что, живой?! Сгорая от любопытства, Алексашка подкатился поближе:
— Эй, ты — Захар?
— Да вроде, — пожал плечами мужик.
— А чего так плачешь?
— Ты что, из лесу вышел? Не слыхал, что меня вчера взорвали? Мужчину в рассвете сил! Я же только четыре года как взошел на царствование. У меня было все: бабки, телки, власть, жена, автомат… Ты знаешь, в чем сила, брат?
Колобок не знал. Но Ко-ко-ко и не ждал от него ответа, он взахлеб продолжал:
— Я думал, что вся сила — в автомате! Ооооо! Какой же это оргазм — держать его в руках и понимать, что вся «младая республика» у твоих ног, — Захар распрямился и сжал кулаки впереди груди — так, как будто и впрямь держал впереди себя автомат. Но не почувствовав в руках опоры, он снова опустил плечи. — А теперь что? Тюкнула хлопушечка — и нет меня! И на моем… На моем! — понимаешь, троне уже сидит этот хомяк Димон. И главное, еще ведь и суток не прошло, а уже все телочки, все мои красоточки — вокруг него попками вертят. Уех, какие попки, — сжал он снова кулак и махнул им в воздухе. — Проститутки, блин, они все!
— Ну вот, снова, — вздохнул Колобок. — Как это тебя больше нет, если ты тут сидишь и рыдаешь? Я же вижу…
— О! И правда, — прекратил истерику Ко-ко-ко. — Если ты со мной разговариваешь, значит, ты меня видишь… А ну, коснись меня! Я настоящий?
Колобок попытался коснуться, но прокатился сквозь ноги Захара.
— Что за фигня! — возмутился Захар. — А ну, еще раз давай!
Он подставил руку к полу и Колобок снова покатился. Сквозь нее.
— Вот хрен собачий! — одернул руку Захар. — Да что же это значит?
— Что ты — призрак? — предположил Колобок.
— Да, но ты же меня видишь… Почему ты видишь, а другие — нет?
— Ну-у… Видишь ли, может, потому что я — немного сказочный. Меня, баба Галя слепила, что живет на окраине Донецка. Им с дедом есть было нечего — вот она муку по сусекам соскребла, а потом — меня даже хотели съесть. Но в реале-то Колобки не катаются по городу и не разговаривают с призраками. Кстати, рад познакомиться…
В ответ Захар снова зарыдал. Колобок совсем растерялся. Он немного покатался со стороны в сторону. Но от Захара, будто из водосточной трубы, исходило лишь гулкое «у-у-у-у». И потому круглобокий герой предпринял еще одну попытку:
— А теперь ты чего плачешь?
— Потому что жизнь — несправедливая штука, — обиженно шморгал носом Захар. И показал ему на портрет на стене храма. — Видишь Витю? Вот что этот Завхоз хорошего для «младой республики» сделал? Да он как дал из Киева драпака, когда его Майдан в жопу клюнул — так и до сих пор дальше Ростова так нос показать боится, что аж ручки в руках хрустят!
Колобок глянул на икону: видно, не зря этому Вите какой-то иконописец такие крылья нарисовал?
— И при том улыбается как дебильно — будто ему кто-то золотым батоном по голове долбанул, а? — Не унимался призрак. — Только в реальности-то пока он — живехонький, а вот же, икона его — в главном храме красуется. А я — столько для Денееровки сделал… Знаешь, сколько?
— У-у, — пискнул Колобок.
— Да как же! Это же со мной она независимость обрела! Еще — мы экономику в разы подняли…
— Ну, это вряд ли, — вставил Колобок, вспоминая, как баба Галя, мечтая испечь его, соскребала муку по сусекам.
— Молчать! Наши ученые, между прочим, трамвай без единого гвоздя собрали… — победоносно посмотрел Ко-ко-ко. Но, увидав в его глазах скепсис, замолчал. Он силился вспомнить еще какое-нибудь достижение Денееровки за время его правления, но на фоне трамвая все казалось слишком сомнительным. И Захар снова сник.
Он что, снова будет рюмсать? Только не это!
— Между прочим, по тебе панихиду в храмах всех девяти районах города будут справлять.
— Почему в девяти?
— Потому что, — замялся Колобок… Пожалуй, если сказать ему о мощах, то он снова зайдется в рыданиях. Но Колобок был дипломатом, — потому что желающих с тобой попрощаться столько, что они все даже в один театр не влезут. Потому основное прощание — в театре, а еще — панихиды.
— Ты что, правда? Денеэровка так обильно по мне скорбит? — приосанился Захар.
— А то!
— Ха! Вот видишь, я же говорил. Конечно, если я успел наделать столько великих дел, то попробовали бы они теперь не скорбеть! — вскинул голову вчерашний главарь. Теперь он сиял, как новая копейка. От слез не осталось ни следа.
Захар подошел поближе к портрету экс-президента и произнес, грозя указательным пальцем:
— Ниче, Завхоз, как пить дать — вскоре мой портрет вот тут, рядом с твоим намалюют! А поскольку места тут не особо, то, может, даже вместо твоего. И тогда передо мной вот тут будут падать на колени, а я — буду лечить — ревматизм там всякий, печенку. Может, даже от импотенции — ну, чтоб стояло в кожной хате! Вот так!
Он самодовольно развернулся к Завхозу спиной. И зашагал к Колобку. Подняв его с пола, Ко-ко-ко вытянул нового знакомого перед собой на руке, как Гамлет Череп, и вгляделся в его печеное лицо:
— Так, Колобок, ты идешь со мной! И разделишь со мной все величие народной скорби!
Решительно, почти воинственно, Захар зашагал на выход из храма.
Продолжение следует.
Наша Рада
