Стоит ли классифицировать природу «системы Путина», ввиду её недавней радикализации, как современное проявление фашизма? Некоторые, в том числе и российские обозреватели, уже сделали это. У таких явно антипутинских комментаторов, например, Александра Мотыля, Владислава Иноземцева и других – прослеживается своего рода утилитарное отношение и избирательный подход к набору свойств исторического фашизма. Видимо, это для того, чтобы как можно более эффектно разоблачить, бесспорно, террористический, агрессивный сегодняшний российский режим.
Типичной ценой применения термина «фашистский» в отношении путинского режима является чрезмерно широкая трактовка общего понятия «фашизм». Такого рода инклюзивные определения сути фашизма, как правило, приводят к имплицитному утверждению о существовании десятков независимых «фашистских» режимов в истории человечества. А не только в Германии – Гитлера, Италии – Муссолини, России – Путина. Ещё одним последствием такой преднамеренной инфляции этого исторического понятия является открытие вопроса о том, каким же другим термином обозначить комбинацию тех характеристик итальянской ПНФ, немецкой НСДАП, румынской «Железной гвардии», венгерской Партии скрещенных стрел, испанской Фаланги и др., которую в сравнительном обществоведении иногда называют «фашистским минимумом» или «ядром».
Бесспорно, нынешний российский режим – демонстративно националистический, империалистический, антилиберальный и ориентированный на «национального лидера». Этим он действительно напоминает классический фашизм. Тем не менее, ему не хватает некоторых ключевых характеристик, присущих идеологиям, планам и действиям Муссолини или Гитлера у власти. Правление Путина по-прежнему – аналогично другим так называемым «олигархическим» порядкам большинства постсоветских стран – является скорее клептократическим, нежели идеократическим. Иными словами, оно ориентировано, скорее, на достижение материального обогащения правящих кругов, чем на фанатическое преследование каких-либо трансцендентных целей.
Теперешний российский режим, правда, за последние годы стал менее гибридным и более авторитарным. Даже, частично, паратоталитарным. Отношения между акторами путинской системы и их деяниями, тем не менее, по-прежнему выстраиваются в основном по принципу «патрон-подчиненный» и на базе клановых связей, а, не следуя идеологическим предписаниям. Основным смыслом сегодняшнего российского режима пока остается рента-добыча, сохранение власти и привилегии, иногда – просто кражи, а не достижение глубокой трансформации общества, совершение преднамеренной революции международных отношений или создание заранее начертанного нового человека, как это было в случае с «Третьим рейхом» и итальянским фашизмом. Если допустить, что с 2014-го года несколько усилился идеократический аспект путинского режима, то эта идеологизация всё ещё далека от фашизации.
Российская власть за последние годы действительно стала больше обращаться к разным ксенофобским лозунгам и антизападным теориям. В той степени, в которой правление Путина, из-за различных экономических проблем, теряет свою прежнюю легитимность, основанную на социальном прогрессе, ему все чаще приходится прибегать к харизматическим и идеологическим формам самолегитимизации. В этой связи, богатая русская традиция имперского национализма, как и славянофильская идея «особого пути» России, приобретают всё большее значение для стабильности путинского режима. Хотя использование этого идейного наследия – скорее, инструмент, чем основа «путинской системы». Элементы праворадикальной риторики – такие как, теории заговора, культ лидера, фундаментальный антилиберализм, национальное мессианство, радикальный нативизм, геополитическая паранойя, государственный клерикализм, гомо- и ксенофобия, экспансионистский ирредентизм – стали неотъемлемыми частями официальных заявлений, международной политики и публичного дискурса России.
В этой связи, возможно, сегодня имеет смысл классифицировать путинский режим, по крайне мере, частично, как праворадикальный. Однако главный импульс и вектор всё более ярого и реваншистского национализма в официальной политике российского государства является реставрационным, а не революционным, как в фашизме.
Путинский неосоветский реваншизм стремится не к фашистскому новорождению и омоложению России, а к частичному воссозданию и продолжению царско-большевистской империи. В связи с этим, правительственная политика РФ (по крайней мере, пока ещё) не направлена на сотворение из России совершенно новой геополитической единицы, как этого хотели для Германии – Гитлер, а для Италии – Муссолини. Сегодня для России это подразумевают как «последний бросок на юг» Владимира Жириновского и так называемое «неоевразийство» Александра Дугина.
Фашисты, как указывает ведущий теоретик фашизма Роджер Д. Гриффин, смотрят на будущее с маниакальным оптимизмом и верят в имманентное воскрешение мифологического давнего «золотого века» нации, в совершенно новом качестве. Реставраторы типа Путина и Ко смотрят с великим сожалением на недавнее прошлое и хотят лишь скорректировать отход от традиционного пути развития своей страны – в случае России от её великодержавно-имперской традиции. Как показали последние месяцы, Кремль, правда, также явно хочет, как можно больше подорвать сегодняшний международный порядок. Но, в отличие от фашистов, у него – кроме туманных размышлений о «многополярности» – нет конкретных планов для того, что собственно должно возникнуть после этого желаемого краха и какой именно Россия могла бы заново родиться при таких совершенно новых условиях.
В Кремле, очевидно, желают, как можно большей дестабилизации международного либерального порядка и активно способствуют этому. Но, скорее всего, это делается для того, чтобы создать более благоприятный внешний фон для умножающихся знаков и растущего общественного осознания того, что возникший в России внутренний порядок является бесперспективным. Идеальным отвлекающим маневром и подкреплением режима в этом смысле было бы, если бы Москве удалось частично восстановить былое имперское величие России. Но это не означает, что Кремль стремится создать совершенно новую (например, по словам Жириновского, «спокойную» и «счастливую») фашистскую Россию в небывалых ранее границах. Если всё же настаивать на исторических сравнениях, то немецким частичным эквивалентом Путина в межвоенном периоде был не Гитлер, а скорее реакционный представитель кайзеровской Германии и последний райхспрезидент Веймарской республики – Пауль фон Гинденбург. Будучи, как и Гитлер, радикальным антидемократом, националистом и империалистом, Гинденбург всё же не был ни нацистом в узком смысле (т.е. гитлеровским фашистом), ни немецким фашистом в широком смысле (т.е. ненацистским революционным ультранационалистом).
Андреас Умланд / Новое время
