Во время одной из университетских лекций речь зашла о Парфенове. Том самом, который «Намедни» и документальные фильмы. Оказалось, что студенты его не знают. В тот момент почувствовал себя динозавром. Без каких-либо сожалений, пишет Павел Казарин для Крым.Реалии.
Возраст аудитории определяет наш набор иллюстраций. Дискуссию о роке и попсе для молодых украинцев нет смысла оконтуривать с помощью БГ и Киркорова. У украинских миллениалов свои герои – и в их пантеоне все меньше места для жителей бывшей метрополии. Пока мы спорим о границах «русского мира» – они для себя их уже нашли.
Украина эмансипируется. И весь корпус текстов последних четырех лет посвящен поиску страной самой себя. Мы каждый день придумываем себе тысячелетние традиции. Переизобретаем символы и эстетику. Спорим о культурном гражданстве Цоя и Высоцкого. Договариваемся о том, что такое Украина, и где она заканчивается.
Это естественный процесс. Через него прошли все молодые нации. Бенедикт Андерсон определяет нацию как воображаемое сообщество, и коли так, то мы как раз начинаем себя воображать.
Все наши споры – это лишь болезни роста. Они перестанут быть актуальными в тот момент, когда Украина станет Украиной. В тот момент, когда будет найдено новое равновесие. Когда мы объясним самим себе – самих себя.
Это произойдет в тот момент, когда все поколение нынешних авторов станет неактуальным. Просто потому, что уйдут в небытие те дискуссии, в которых мы ломаем риторические копья. В конце концов, какой смысл в текстах, обосновывающих право Финляндии на независимость, если она обрела ее сто лет назад?
Мы все должны устареть. В той же мере, в которой устарели немецкие публицисты, бившиеся за падение Берлинской стены. Написанное ими – удел архивистов и историков. Изучающих период холодной войны и защищающих диссертации по истории борьбы за воссоединение.
Идеальное украинское будущее – это то, в котором аналогичная судьба уготована всем нам. В котором не останется места для споров о суверенитете и независимости. О роли и месте государственного языка и национальной культуры. В котором сама тема имперского реванша будет вызывать не раздражение, а недоумение. По причине своей глубокой неактуальности.
Все наши нынешние тексты – это споры о нас самих. О том, где заканчиваются «они» и начинаемся «мы». О том, где проходит граница между Европой и «русским миром». О том, почему Украина – не Россия. Вопрос не закрыт, пока мы продолжаем спорить.
Мы все должны кануть в небытие. Потерять актуальность. Стать архивами. Если наши тексты будут актуальны для наших внуков – значит, мы проиграли. Идеальное будущее – это то, в котором наши тексты станут набором трюизмов. Очевидных и само собой разумеющихся.
Наше забвение – лучший критерий нашей победы.
