Сто лет назад, 21 января 1924 года, главарь криминального сообщества «большевиков» Владимир Ульянов по кличке «Ленин» скончался от застарелого сифилиса. По словам очевидцев, он сожалел, что не может утащить с собой если не весь мир, то хотя бы своё окружение.
Отчасти эта мечта сбылась. Большинство ленинских подельников принесли друг друга в жертву исполняя ритуалы культа смерти, скрытой за эвфемизмами «бесклассового общества» и «всеобщего равенства». Некроленинизм лёг в основу всех последующих тоталитарных режимов XX и XXI веков: от Третьего Рейха и СССР, до КНР, КНДР и даже, хотя и косвенно, иранской теократии. Несмотря на личную нелюбовь Путина к покойному, некроленинизм лег и в основу нынешней государственности Кацапстана, присвоившего себе название «Российская Федерация».
В этом нет ничего удивительного. Тоталитарные режимы всегда наследуют друг другу. Отрицание большевиками неофеодальной версии самодержавия, сложившейся до их прихода к власти, и рухнувшей, исчерпав себя, было лишь временной мерой, необходимой для перезапуска неофеодального цикла с помощью маргинального марксизма.
Московитские циклы
Когда крушение феодального государства приводит к гибели его элит, а в обществе нет сил, способных занять их место – ни предшествующих феодализму родоплеменных, ни вызревающих внутри него либерально-капиталистических, ни других феодальных, могущих присоединить захваченную территорию к собственной вассальной вертикали, новые элиты рекрутируются из маргинальных низов. Уступая требованиям масс, они восстанавливают понятные им феодальные порядки, но, лишь формально. Настоящие феодальные классы – продукт сложного социального консенсуса, и ограничены рамками традиций и корпоративной этики. Попытка возродить феодальные порядки без феодальных элит ведет к тому, что, заимствуя формы управления, новые элиты реализуют их без ограничителей. Это приводит к деспотии в крайних формах. Такая деспотия истощает общество демографически и экономически, и существует только за счет внешней экспансии. В отличие от настоящего феодализма, она неспособна запустить индустриализацию, и вырастить внутри себя зачатки либеральной демократии, основанной на примате высшей ценности любой собственности, нажитой законным путем. Когда же возможность экспансии исчерпывается, наступает кризис, режим рушится, и на смену ему приходит новый, под другими лозунгами, но той же природы. Так перезапускается неофеодальный цикл. С каждым перезапуском общество деградирует всё сильнее. Выбраться из неофеодальной ловушки, сформировав элиты, способные к социальной эволюции в рамках правил, становится всё сложнее. В итоге общество ходит по кругу, не в силах разорвать его самостоятельно.
По такому кругу и ходит «Россия», притом, беспрецедентно долго, со времен Ивана III Васильевича, совершив уже пять или шесть циклов — возможно, и больше, их можно считать по-разному. В любом случае, социальная деградация ядра Кацапстана, прошедшего большую часть этих циклов, беспрецедентно высока. Некоторый шанс на отрыв от него и возвращение на линию социального развития имеют лишь окраины, сохранившие контакт с соседними странами. Зачастую, благодаря диаспоре, в которой выжили остатки национальных элит.
Кацапстан являет собой уникальное явление: это старейший, и, в силу этого, наиболее токсичный неофеодальный социум. Подходящей аналогией здесь будет, старейший вампир, глава гнезда тоталитарных кровососов. Иногда ослабевший от недостатка свежей крови, но всегда совершенно бескомпромиссный.
Маркс, Ленин и кризис Российской Империи
По мере формирования либерально-капиталистического общества в Западной Европе, проблема нижнего порога собственности, допускающего правовую социализацию и юридическую субъектность, вошла во взаимодействие с проблемой сопротивления феодальных классов, всех подряд, а не только высших. Часть их представителей, не сумев адаптироваться, перешла в оппозицию к новым порядкам. Основу их идеологии составили христианские понятия о социализации в рамках общины единоверцев, на основе которых творцы нового протестного движения сформулировали идеи утопического социализма. Здесь же, как христианский протест против равноправной легализации еврейского капитала, возник и современный европейский антисемитизм.
Затем это движение раскололось. Одна его часть стала институализироваться в новые порядки, отказываясь от утопических идей в пользу снижения порога собственности, дающего право на субъектность. Эта идея легла в основу социал-демократии. Другая заняла непримиримые позиции, изобретая псевдонаучные обоснования неизбежности крушения капитализма с заменой его на «коммунизм», бывший развитием всё тех же утопических идей.
Творческий тандем Маркса и Энгельса дает пример размывания границ между этими направлениями. Их рациональные труды носят социал-демократический характер, и внесли выдающийся вклад в понимание социальной эволюции Запада и механизмов западного влияния на мир. Но их личные взгляды были эталоном феодальной реакции. Это и привело к внесению в их работы иррациональных, лишенных намека на научное обоснование, положений о неизбежности «пролетарской революции» и построения «коммунизма».
Среди московитских адептов марксизма были сторонники обоих течений. Почти все они шли путем, типичным для представителей отсталого общества, подражающих высокоразвитой культуре: усваивали понравившуюся им теорию фрагментарно, в отрыве от общего социального контекста. Но рациональный вариант марксизма не имел в Московии перспектив ввиду отсутствия социальной базы для него. Как следствие, победа утопического «мраксизма» в его крайней, уголовно-большевистской форме, наступившая после вырождения и краха власти Романовых, была предрешена и неизбежна.
Впрочем, даже поражение большевиков, и победа их оппонентов, почти ничего не изменили бы. Социальная база Московии допускала только перезапуск неофеодального цикла, безо всяких вариантов.
Следующий цикл, наступивший после исчерпания возможностей советской экспансии и последовавшего за этим краха и распада КПСС и СССР, перезапускается прямо на наших глазах, и со сходными результатами. Разве что утопический социализм, в силу исторических обстоятельств, заменен утопическим вариантом «рыночной экономики» в рамках столь же утопических «третьего пути» и «многополярного мира» (мир многополярен, но не в том смысле, какой вкладывают в этот термин идеологи кацапизма). Понятно, что реальная рыночная экономика, основанная на верховенстве закона, железном примате законно нажитой собственности и консенсусе собственников, в социально отсталом Кацапстане невозможна. Как и в случае с социал-демократией, для неё там нет социальной базы.
Русская культура? Нет – кацапская антикультура!
Важнейшей особенностью неофеодализма является подмена социального и экономического развития агрессивной внешней экспансией. Отсутствие возможностей для экспансии быстро обрушивает циклы, препятствуя их перезапуску, и даёт шанс на возвращение к нормальному развитию. Напротив, широкие возможности для внешней экспансии способствуют глубокой неофеодализации общества. Московии,имевшей на восточной границе огромное пространство, заселенное слаборазвитыми народами на родоплеменной стадии развития, в этом плане сильно не повезло.
Предвидя обвинения в немотивированной замене терминов «Россия» на «Московия» и «Кацапстан», а «русский» на «кацапский», отмечу, что она не носит преднамеренно оскорбительного характера. Такая замена лишь сносит одну из обманок, которыми Кацапстан маскирует свою суть. Дело в том, что никакого «русского» этноса объективно не существует. Это химера, созданная из представителей множества завоеванных и денационализированных народов, и объединенная навязанным им искусственным языком. Сложившийся как ордынский инструмент управления Московским улусом, этот язык совершенствовался в ходе нескольких реформ, и бесчисленных иностранных заимствований. Чувство неполноценности, возникающее вследствие бесправия всех членов кацапского социума, и непрерывное взаимное насилие в ходе принудительной денационализации порождает и подогревает всеобщую агрессию. Искусственный язык и запредельный уровень агрессии и определяют границы сообщества, называемого «русским народом».
Учитывая этимологию слова «кацап» и историю его приложения к обитателям Московии, термины «кацапы» и «Кацапстан» наиболее адекватны описываемому явлению.
Как следствие, то, что принято называть «русской культурой» имеет в основе лишь универсальную формулу войны против всего мира, поверх которой произвольно нашиты лоскутки, вырезанные из других культур. Их отбор диктует западная мода на те или иные идеи, в момент заимствования очередного лоскутка. Но, в любом случае, выкроенный из живой культуры, такой лоскут мертв, и неспособен развиваться. А «русская культура» оказывается вечно разлагающимся кадавром, к которому кацапы постоянно пришивают новые лоскуты, взамен отгнивших, имитируя «культурное развитие». Ровно та же ситуация сложилась и в кацапской религиозной культуре, где официальное «русское православие» является, по духу и сути, глубоко антихристианским учением.
Получаемый результат сильно напоминает безымянное и несчастное чудовище, сшитое из частей трупов экспериментатором Франкенштейном, а единственной реальной силой, сообщающей этому кадавру подобие жизни, становится стремление завоёвывать, подавлять, уничтожать, порабощать и калечить. Отсутствие подходящего объекта для внешней агрессии для такого кадавра опасно, поскольку в этом случае разрушительные устремления обращаются внутрь него, и Кацапстан накрывает междоусобица. Термин «гражданский конфликт» здесь не подходит – граждан в Кацапстане нет.
Ничего общего с культурой, в её обычном понимании, такая подделка не имеет. Она глубоко враждебна всякой живой культуре вообще.
Процесс противопоставления себя остальному миру стартовал вместе с началом неофеодализации Московии при Иване III. Разумеется, кацапские культурные кадавры неизменно объявлялись абсолютной и эталонной истиной, противостоящей извращениям и заблуждениям Запада, у которого, в основном, куски этих кадавров и были украдены. Так что нынешние любители порассуждать о «сатанизме» Украины и Запада, что стало уже общим местом кацапской пропаганды, совершенно не оригинальны.
А может ли существовать в Кацапстане настоящая культура?
Само по себе кацапство настоящей культуры не приемлет, и не порождает. Но, по мере приближения к концу цикла, на его периферии институализируются социумы покоренных народов. Пытаясь вырваться из кацапского рабства, они порождают специфические культуры сопротивления. Это, несомненно, живые культуры, хотя изначально и слабые, и, потому, широко заимствующие у соседних культур. А, поскольку их основная задача на этом этапе – сражаться с кацапством, отбивая у него денационализированных рабов, говорящих по-русски, такие культуры, по меньшей мере, частично, реализуются на русском языке.
Но тут есть важный нюанс. Помимо оживления культур сопротивления, на исходе неофеодального цикла оживляется и процесс заимствования. Псевдокультурные конструкты, возникающие при этом, иной раз не просто похожи на национальное сопротивление неофеодализму, а возникать на стыке этих двух явлений, и подолгу существуют в неопределенном состоянии. Безвременье, порожденное угасанием цикла, предоставляет широкое поле для такого релятивизма.
Почему в Мавзолее проснулся труп Ленина
Любой неофеодализм, слабея на исходе цикла, начинает предпринимать робкие попытки вернуться на общий путь западного социального развития – единственный реальный путь, не ведущий в тупик. Когда это оказывается невозможным, неофеодализм начинает имитировать такой возврат. Так он пытается получить у развитого Запада финансовые и технологические ресурсы, необходимые, якобы, для догоняющего развития по западному пути, а в действительности – для перезапуска цикла. Это довольно долгий процесс. Так, если закрытие цикла Романовых произошло в 1917 году, то советский цикл был полноценно запущен только к началу 1940-х. Ровно то же происходит и сейчас: завершив советский цикл в 1991-92 годах Кацапстан смог перезапустить его только в 2022. Первым признаком перезапуска становится возобновление внешней экспансии и экзистенциального конфликта с Западом, что мы и наблюдаем. В этот же момент заканчиваются и все культурные развилки. При этом, большая часть оппозиции ужесточившемуся режиму является его органической составляющей, которую оттеснили от кормушки. Так гной, не умещаясь в воспаленном аппендиците, выдавливается из него, вызывая перитонит.
Неофеодальная оппозиция становится вторым эшелоном развода Запада на деньги и помощь, но, отвоевав себе, с западной помощью, место у кормушки, немедленно переходит в оппозицию к Западу. Именно так повела себя значительная часть советских диссидентов, не вписавшаяся в западные реалии в силу культурной вторичности. В их числе можно назвать Солженицына, чьё творчество быстро скатилось к пропаганде кацапства, и философа Зиновьева, перешедшего от критики советского строя к ещё более резкой критике Запада. Оба мэтра давно мертвы, их мало-помалу канонизируют в Кацапстане, притом, именно за их антизападную позицию. А их вдовы, манипулируя наследством мужей, демонстрируют лояльность режиму.
Одним из недавних событий в этом ряду стало обращение к Путину вдовы Зиновьева с призывом денацифицировать Институт философии РАН, который она назвала «гнойником» и прибежищем «негодяев, предателей, иноагентов, перебежчиков, русофобов и экстремистов». По её словам, институт издает русофобские книги, а его сотрудников надо проверить на лояльность к интересам России с помощью детектора лжи.
Далеко не все неофеодальные консервы вскрываются так откровенно. Но есть универсальный метод, позволяющий отличать второй эшелон кацапов, оттесненных в «оппозицию» от национально-освободительной оппозиции Кацапстану. Кацапы неизменно палятся на рассуждениях об «обустройстве новой демократической России». Это 100% надежный признак: если ваш собеседник заявляет что-то вроде того, что «трансформация Российской империи в современное демократическое государство невозможна без…» – перед вами кацапский бес. В действительности, никакая трансформация Кацапстана невозможна. Неофеодализм, и русский нацизм в частности, априори антиэтничен и антилиберален. Нацизм подменяет нацию культом вождя, и кацапское сообщество не может быть «народом» ни в этническом, ни в гражданском смысле. Единственный вариант его реформирования — полный разрыв с исторической неофеодальной традицией, и распил Кацапстана на части, чья идеология будет построена на ненависти в общему прошлому. Альтернатива этому только одна: очередной перезапуск неофеодального цикла. Никакой «новой демократической России» здесь не просматривается.
Что же касается Ленина, с которого мы начали разговор, то его культ будет возрожден как один из второстепенных культов нового цикла, главным божеством которого станет Путин, живой или мертвый. Это тоже обычное явление: при каждом перезапуске неофеодализм сгребает в кучу и использует весь старый мусор. Холопам это нравится: они боятся новшеств и любят привычное и милое с детства. В такой куче каждый из них найдет что-то приятное для себя: кто Ленина, или Сталина, кто Александра III или Николая II, а кто Колчака с Ильиным. Все они после смерти прекрасно встали в общий ряд, несмотря на лютую вражду при жизни.
Сергей Ильченко / Деловая столица
