В мае нынешнего года Эммануэль Макрон будет праздновать трехлетие своего пребывания у власти – и весьма вероятно, что первая часть этого празднования пройдет в Москве, на параде, который в декорациях Второй мировой войны Владимир Путин намерен устроить в собственную честь. Тем более что, как на днях заявил французский президент, война в Украине не является помехой для улучшения отношений с Россией.
В поисках величия
На сегодняшний день представляется затруднительным понять, может ли юный французский президент в принципе похвалиться какими-нибудь успехами, причем как в внутренней, так и внешней политике.
Как минимум президентство Макрона пока нечего и сравнивать с президентством его предшественника (и, похоже, тайного покровителя) Франсуа Олланда. Тот при всей своей непритязательности смог не только сдержать малоприятные тенденции в ЕС (фактически единственным серьезным проколом оказался Брекзит, хотя над внезапным волеизъявлением британцев Париж точно не был властен), но и залечить раны, нанесенные французскому обществу скандальным президентством Николя Саркози. Более того, Олланд осмелился несколько раз больно укусить Москву – в частности, в истории с вертолетоносцами «Мистраль».
О Макроне в подобном смысле непросто сказать что-либо определенное – и вот почему.
Прежде всего, сама по себе политическая карта под названием «Эммануэль Макрон» была в свое время разыграна блестяще – в условиях провала левого центра и раскола левого фланга французской политики «новое лицо» и «новая партия» умеренных были переплетены с безосновательными надеждами общества. Картой Макрона удалось накрыть как сомнительных правых центристов с долгой историей политической коррупции, так и радикалов слева и справа.
Но дальше, после триумфального въезда нового президента в Елисейский дворец, начался ад. Нет, конечно, Эммануэль Макрон – это не диковинный сюрприз вроде Владимира Зеленского (хотя и похож), он все-таки профессиональный политический администратор, бывший министр и партийный деятель. Получив парламентское большинство, как и практически все президенты до него (в силу особенностей французской политической системы), Макрон яростно принялся за реформы. Но не тут-то было.
Какие-либо реформы в процветающей Франции со всеми милыми особенностями ее государственного доминирования в рыночной экономике – дело опасное. Так повелось, похоже, еще с Франсуа Миттерана (1981-1995), при котором нынешняя модель стабилизировалась. Жак Ширак в свое время плыл по волнам наступившего после краха СССР процветания западного мира. Что касается Саркози, то он запомнился лишь своей ближневосточной коррупцией, массовыми драками в гетто с участием полицейских и неудачными пластическими операциями жены.
С рыночными реформами (модернизацией, оптимизацией, как угодно можно называть – хоть бы и дрейф в сторону от государственного социализма или патернализма) у Николя тоже как-то не задалось, да и существует рациональный вопрос – а хотят ли их французы? Ответ на этот вопрос неясен, так как французы постоянно ворчат и очень быстро строят баррикады, а поджоги и погромы – это уже некая цикличная фаза, которой рискует запомниться во внутренней политике президентство Макрона. И в этом, по-видимому, виноват он сам.
Дело в том, что Макрон и его партия (вождистский, в сущности, проект) выдвинули крайне амбициозный план из разряда «всем – все». Но в отличие от политиков еще более свежей волны, которые вообще отказываются от программ и каких-либо гарантий (что свидетельствует о крайней степени деградации демократии, по крайней мере, в Европе), Макрон не смог избежать – или, скорее, увернуться – от необходимости выполнять этот свой громоздкий план. А ведь платформа «всем – все» способна быстро привести к войне всех против всех, что, собственно, и началось во Франции через какое-то время, продолжаясь до сих пор.
Президентский тренд
И здесь оказалось, что Макрон – отнюдь не революционер, который и впрямь способен сломать существующую систему отношений. Не говоря уже о том, что даже в рамках собственной программы его правительство так ловко перераспределило средства на экологический налог, что часть вполне прогрессивных избирателей сочла это мошенничеством. Вскоре в ярость пришел и сельский избиратель: отбираете бензин – так развивайте пригородный транспорт! В общем, французы стали ворчать с повышающейся тональностью, потом перешли к строительству баррикад, а во всю эту кутерьму мгновенно затесались российские агенты влияния, которые во Франции чувствуют себя вполне уютно. Свою очевидную задачу российские наемники выполнили на отлично, доведя протесты до абсурда, а общество – до озверения.
В итоге Макрон покатился по легкой дороге – по сути, он отказался от своих реформ и очень далеко отклонился влево в своей политике. К примеру, уступая беснующейся толпе, он зачем-то начал бороться с элитизмом, покусившись на родную академию госслужбы, из которой выходит весь высший эшелон французского чиновничества. Ясно, что популярности в элитах ему это не добавило, а манипулирующие толпами радикалы слева (как минимум) поняли, что президента легко прогибать.
Точно таким же поражением завершилась и эпопея с пенсионной реформой, предполагавшей очень осторожное повышение пенсионного возраста. Устроив бузу средней интенсивности, французы заставили Макрона и его правительство отказаться от изменений и в этой сфере.
Хорошо, конечно, что Франция все еще может брать деньги из тумбочки, содержимое которой накоплено работящими послевоенными поколениями, – но что дальше? Будущее французской социально-экономической модели продолжает оставаться в тумане, причем каждая попытка вырваться из него завершается вандализмом. А сама модель все гуще и быстрее покрывается пятнами криминальных гетто, где процветает фундаментализм и растет ксенофобия, которая вскоре приведет к самоорганизации и самообороне условно коренной части граждан, эволюционирующих от правых взглядов к экстремизму.
Неудачи во внутренней политике логически приводят как французских, так и американских президентов, а также британских премьеров, к стратегии интереса к внешней политике, в которой можно попытаться предъявить избирателю некие успехи. Стоит подчеркнуть, что как раз французским президентам ранее это удавалось всегда.
Так, де Голль восстановил влияние теперь уже Пятой Республики на мировой арене. Жорж Помпиду расширил и упрочил ее культурное доминирование в рамках Запада. Валери Жискар д’Эстен сделал послевоенную Францию мощным экономическим игроком. Франсуа Миттеран отстроил Европейский Союз согласно французской бюрократической модели. Жак Ширак смог провести корабль нации по бурным водам мировой политики после холодной войны, а его наследник Николя Саркози, по крайней мере, разгромил режим Муаммара Каддафи. Об Олланде сказано выше.
А что же Макрон? Изначально он выступил с масштабной программой реформирования ЕС в ключе эволюции союза от экономического блока к конфедерации, строящейся вокруг бюрократического стержня. Но его план мгновенно уперся в германский консерватизм и фронду Венгрии, Польши и подмигивавшей им Италии. А с точки зрения событийного фона, в условиях эпопеи с трагикомическим Брекзитом, этот план Макрона был в целом забыт, хотя какие-то его элементы вроде попыток внедрить общую миграционную политику и начали внедряться. Затем французский президент попытался подружиться с Дональдом Трампом, но, кроме серии конфузов, из этого ничего не вышло. По понятным причинам в рамках западного конгломерата Макрону удается дружить разве что с Джастином Трюдо.
Китай тоже отвечает как на ласки, так и на угрозы Франции высокомерным молчанием, предпочитая действовать через Брюссель и сквозь свою формирующуюся группу влияния с центрами в Будапеште и Риме. Так, в целом Пекин готов разговаривать с европейцами обо всем (и ни о чем), рассматривая Европу как объект покорения. Польша с Венгрией угроз Франции не испугались, прислушиваются они разве что к Германии, от которой ощутимо экономически зависят.
Иллюзорная мощь
Далее Макрон попытался, что было предсказуемо, повоевать на Ближнем Востоке, но и здесь получилась какая-то невнятица. В дни президентства Олланда Париж молниеносно расправлялся с экстремистами в своей африканской зоне влияния, а вот Макрон зачем-то ездит в Африку с лекциями о равенстве. В итоге он явно упустил ЦАР в пользу России, на прочие территории бывшей колониальной империи своекорыстно просачиваются китайцы, чья политика понятна местным правительствам.
Пытается нынешний Париж сохранить отношения и с Ираном, сулящие, так или иначе, прагматическую выгоду. Но Макрон перманентно наталкивается при этом на склоки с американцами, израильтянами и турками. Причем турок французы открыто не желают пускать в ЕС. И проблема, как представляется, не столько в правах человека или миграционном контроле, сколько в банальной конкурентоспособности турецкой экономики в сравнении с французской.
Бестолковая «гиперактивность» французского лидера, по-видимому, уставшего от перманентных погромов у себя дома, начинает не просто вызывать недоумение, но даже и недовольство в среде французского военного руководства. Ведь, с одной стороны, президент требует от армии и флота поддерживать имидж Франции как великой державы, а с другой – оборона республики выглядит недофинансированной. Об этом свидетельствует яркий эпизод. Так, 16 января Макрон, выступая перед военнослужащими на базе ВВС близ Орлеана, заявил, что Франция направит в этом месяце атомный авианосец «Шарль де Голль» в ближневосточный регион. «Авианосец будет поддерживать действия, проводимые в рамках военной операции «Шамаль», с января по апрель 2020 г. После этого он будет перемещен в зону Атлантического океана и в Северное море», – сказал Макрон, выступление которого транслировалось на его странице в Twitter.
Операция «Шамаль» проводится на Ближнем Востоке с сентября 2014 г., когда французская авиация стала наносить удары по позициям исламских боевиков в Ираке (конечно, разгром ИГИЛ можно считать успехом, в том числе и французов). Но, как отмечает Le Figaro, в октябре на слушаниях в Сенате начальник Генштаба Вооруженных сил Франции Франсуа Лекуантр заявил, что армия работает на износ. «Мне сегодня нужно дать гарантию президенту страны относительно постоянного присутствия в Персидском заливе. К этому добавилось наблюдение за Баб-эль-Мандебским проливом, патрулирование в районе Сирии, а также защита нашего бастиона в Гасконском заливе и наблюдение за выходом русских подводных лодок из их баз в Северную Атлантику. Я на пределе своих возможностей», – пояснил он.
Лекуантр также отметил, что в настоящий момент оборону Франции обеспечивают 30 тыс. военнослужащих, из которых 8 тыс. задействованы в операциях за рубежом. Такой беспрецедентный уровень напряжения сохраняется уже несколько лет (об этом написал неофициальный блог Центра анализа стратегий и технологий). Что ни говори, а звучит это довольно скандально. Похоже на преждевременное «имперское перенапряжение» (imperial overstretch), а ведь при власти президент Макрон всего около трех лет.
Вероятно, некоторая легкость мыслей и стремление прославиться (чем-то помимо своего избрания, поскольку переизбрание, похоже, под вопросом) стали направлять французского лидера в широко раскрытые объятия Владимира Путина. И впрямь, больше никого на планете и не осталось, кто мог бы понять мятущуюся душу Эммануэля. В этом, в общем, признается и сам французский лидер.
В объятья к Путину
Ведь еще 15 января Макрон заявил, что его решение изменить отношение к Владимиру Путину стало плодом «зрелых раздумий». Он также рассказал, почему не стал дожидаться разрешения конфликта на Донбассе, когда решил пойти на сближение с Россией. Эти странные заявления были сделаны в ходе короткого диалога с журналистом RFI и обозревателем «Новой газеты» Юрием Сафроновым после ежегодного обращения президента Франции к прессе.
На вопрос, как президент Франции собирается с Россией, которая ведет военные действия со своими соседями, строить «архитектуру общей европейской безопасности», Макрон ответил: «Россия захватила Украину, и мы приняли меры. Мы на пути решения замороженных конфликтов. Но если ждать решения всех замороженных конфликтов для того, чтобы (начать) двигаться вперед, то можно ждать долго». Президент Франции также подчеркнул, что после нормандского саммита, который прошел в Париже 9 декабря, состоялся «исторический обмен» пленными между Россией и Украиной, и нужно продолжать столь же плодотворную работу по урегулированию конфликта.
Ничего себе перемена настроения, если вспомнить, что Путин всячески пытался не пустить Макрона в президенты, а затем пакостил, прячась за «желтыми жилетами»!
Но если отбросить теории заговора из разряда сбора россиянами на французского лидера убойного компромата, запугивания терактами и раздачи увесистых конвертов (к чему, правда, французские политики вполне склонны, как следует из расследований коррупции Саркози), то есть и вполне материальные причины этого дрейфа.
Первая описана выше – сложившееся стратегическое одиночество ветреной социалистической Франции.
Вторая – экономика и связанный с ней лоббизм. Недавняя скандальная история с оказавшимся маньяком кавалером Ордена Почетного легиона Олегом Соколовым, который, как выяснилось, был крупным лоббистом Кремля на французском направлении, раскрыла целую систему неформальных связей между жаждущими признания столицами.
Но есть и связи вполне формальные. Как отмечал Макрон на Петербургском международном экономическом форуме, за 10 лет ни одно из французских предприятий, работающих в России, не ушло с этого рынка. А, по мнению директора аналитического центра «Обсерво» при Франко-российской торгово-промышленной палате Арно Дюбьена, цифры французского присутствия в российской экономике и товарооборота весьма разнятся, потому что иногда речь идет о формально российском предприятии, но с французским капиталом. Или в случае экспортных компаний некоторый экспорт идет через Голландию и фигурирует в статистике таможни как голландский, хотя на деле он французский.
По данным Франко-российской торгово-промышленной палаты, в России работает более тысячи французских компаний, и свыше пяти тысяч экспортируют в Россию. К тому же объем двусторонней торговли очень зависит от цен на энергоносители: Франция покупает много российского газа, и как только газ дорожает, объем двусторонней торговли автоматически вырастает (правда, сегодня, в связи с трансформацией европейского газового рынка этого не происходит, а трубопроводная гильотина Дональда Трампа ударила по аппетитам европейцев).
Стоит при этом отметить, что по итогам первой половины минувшего года Франция не входит даже в десятку первых торговых партнеров России, причем сам российский внешний товарооборот похудел за пять лет на одну пятую. Для Франции же Россия не входит и в первые пятнадцать торговых партнеров – по данным 2018 г., которые не могли сильно измениться в ушедшем году. Отсюда, несмотря на миражи больших барышей, из-за которых за минувшую пятилетку пострадал уже не один французский предприниматель, – амурные песни из Парижа в адрес Москвы продолжают выглядеть иррационально.
Максим Михайленко / Деловая столица
