Я соберу чемодан и полечу обратно в Россию, и все будут кричать мне вслед: «Перестань, сумасшедший, что ты делаешь, ты же отправляешься на верную смерть?!» И мои возлюбленные будут лить горькие слезы.
А я скажу: «Плевать, я русский писатель, а не русский писатель в иммиграции». И сяду на самолет и полечу в дождливый Питербурх всем назло.
И аэроплан приземлится в Пулково, и как только я спущусь с трапа, чтобы взять свой багаж, на меня набросится мвд и фсб, и наденет на руки и на ноги кандалы, а на голову – черный мешок, и оранжевые штаны, как в Гуантанамо, чтобы я не убежал.
И один генерал, задыхаясь от радости, позвонит Самому и зашепчет в трубку:
— Ваше Величество! Мы его поймали!
— Кого, бл*дь? Кто это?
— Ваше Величество, самого Алёшу Ступина!
И Путин зверски заскрежещет зубами и скажет:
— Отлично! Везите его в подземную тюрьму под Кремлем.
И смоет какашку в унитазе, и вернется в спальню, и Кабаева спросит его с постели:
— Что случилось, милый?
— Они наконец поймали того самого оппозиционера, который писал про меня гадости и рисовал карикатуры, как будто маленький мальчик.
И Кабаева скажет:
— Поночевный, что ль? Жаль. Я была на него подписана.
И меня посадят в камеру, и сто тысяч охранников будут охранять тюрьму со всех сторон, зная, что я очень хитрый и мастер по побегам из подземных тюрем. И черный ворон будет сидеть на тюремной решетке и жалобно каркать мне в оконце.
И на другой день на всех площадях вострубят глашатаи, и начнется позорное судилище, которое будет транслироваться в прямом эфире. И меня поволокут из казематов, чтобы отдать на растерзание Басманному правосудию. И председательствующий в мантии и с остатками майонеза на бигудях стукнет молотком по столу и закричит:
— Вы обвиняетесь в измене Родине, национал-предательстве и клевете на президента, царствие ему небесное!
И я встану, весь в белом одеянии, и первые лучи солнца вызолотят нимб вокруг моей головы, прокашляюсь, и скажу пламенную речь про то, какой Путин сатрап и подлец, и как из-за страха придумал Русский мир, украл Крым и начал войну, и все будут молчать некоторое время, а потом начнутся аплодисменты, переходящие в овации, какой я умница.
И судья не зная, что ему делать, потому что я выхожу кругом невиновен, а виновен, наоборот, – Путин, побежит в совещательную комнату звонить. И на том конце провода судье прикажут:
— Отрубите ему нах*й голову.
И судья тихо спросит:
— Но как? Этого нет в УК?!
И на том конце провода скажут:
— А мне пох*й на УК.
И положат трубку. И судья, дрожа и заикаясь, подпишет мне смертный приговор.
И всю ночь я не буду спать, диктуя друзьям и соратниками свою Апологию по вайфаю, и все мои двенадцать апостолов и апостолиц будут яростно записывать, и выдумывать, как им сделать подкоп и спасти своего учителя, а я отвечу: «Оставьте, друзья. В этом – мое предназначение».
И наутро меня приведут на эшафот и под барабанную дробь положат головой на плаху. И я подумаю: «И, вот, нахрена я вернулся? Какого черта мне не сиделось в этой Калифорнии? Пил бы сейчас на берегу океана вино в окружении красоток из Плейбоя, писал бы рассказ про то, как я не буду президентом, а наоборот, стану народным героем. Посмертно». Но я даже не подам и вида, как мне тоскливо, а лишь только скажу палачу с усмешкой:
— Делай, палач, свою работу.
И он взмахнет двуручным мечом и ударит что есть силы. И моя голова отделится от туловища, и покатится по эшафоту, как арбуз, крича: «Слава Украине!» и упадет на брусчатку Красной площади, и веки вздрогнут в последний раз, и голубые глаза закроются теперь уже навсегда.
И все вдруг зажмут рты ладонями, чтобы не сказать «п*здецъ!», чтобы не закричать от ужаса, какое преступное злодеяние совершилось! И все прекрасные девушки всего земного шара всхлипнут, не в силах сдерживать рыданий, оплакивая мою кончину, а благодарные читатели исторгнут потоки слез, которые собравшись вместе, могли бы повысить уровень Мирового океана.
Бывшие возлюбленные мои зайдутся от рева, а их подписчики станут проклинать, что все это случилось по их вине, и со скандалами отфрендятся. И не будет никого, даже из врагов, кто бы неправильно скорбел.
И наутро все вытрут слезы и скажут себе твердо и решительно: «Твари ли мы дрожащие, или право имеем?! И это была уже последняя капля!», и возьмут палки и камни и коктейли молотова, бейсбольные биты и клюшки для гольфа, охотничьи ружья, автомобильные покрышки, сильнодействующие яды и одну маленькую самодельную атомную бомбочку, которую прикрутят к дрону, и выйдут на улицы.
И всюду запылают околотки, тюрьмы и застенки, и штабы Единой России, и оковы мрачные падут, и Путин выглянет в окно и прикажет ФСО стрелять в народ из крупнокалиберных пулеметов.
И ФСО ему ответит:
— Все, Путин. Ты перешел уже грань. Мы думали, что в тебе осталось хоть что-то человеческое. Хоть капелька какого-то сострадания и милосердия. А в тебе на самом деле ничего нет. Ты – конченный. Ты убил хУДОЖНИКА с большой буквы. Мы умываем руки.
И они снимут погоны и эполеты, сабли и лошадей, и охрану с его дворца, куда двинет толпа, ослепленная местью. И даже Кабаева от него отвернется. Скажет:
— Какое же ты г*вно, Вова!
Соберет чемоданы и уйдет к Медведеву.
И восставший народ выволочит Путина на улицу и растерзает на мелкие кусочки, а голову наденет на палку и воткнет перед Мавзолеем. А потом к микрофону выйдет Патриарх всея Руси Кирилл, перекрестится трижды, поправит фуражку и скажет:
— Вы все знаете, товарищи, что я всегда был последовательным борцом против путинизма. И поэтому я предлагаю причислить Игоря Поночевного к лику святых. Ведь он умер за всех нас. Кто за?
И все поднимут руки и проголосуют единогласно. А я буду сидеть на небе, и вытирать слезы умиления и посылать вам всем воздушные поцелуйчики.
А потом мне поставят памятники в Санкт-Петербурге, и в Пензе, и в Сан-Франциско из мрамора наподобие Давида и тоже голые. И будет такое поверье, что если о него потереться, то дети родятся умные и красивые, как я, и муж никогда не бросит. И маленькие карапузы будут ползать по моим мраморным плечам, и всюду будет звучать солнечный смех, и не будет войны, и все будут жить в мире и радости.
И это гораздо лучше, чем быть президентом, поверьте мне. Поэтому уж лучше – народным героем. Пусть даже посмертно.
Игорь Поночевный / Facebook
