У нашей памяти есть прекрасное свойство: она старается вытеснять неприятное на задворки. Жить с постоянным ощущением перенесенной боли невозможно, с ума сойдешь. Сто лет после 1917-го – столетие боли, отсчет которому правильнее вести с 1914-го, года начала первой войны, показавшей, что людей можно убивать миллионами. «Великий Октябрь» этот новый опыт человекоубийства развил и преумножил. Не то что всё время этим жить, даже вспоминать об этом жутко. Но забывать опасно, пишет Леонид Швец для Фокуса.
В Украине отношение к революции шизофреничное. С одной стороны, красных у нас с некоторых пор сильно не любят, и нынешняя неуклюжая, но упорная декоммунизация тому показатель. С другой – именно 1917 год запустил процесс обретения Украиной независимости, что внушает соответствующий пиетет к первопроходцам и сожаление о несбывшемся. Да и революции как шанс на иное будущее у нас, уже в двадцать первом веке, принято ценить и уважать. Хотя опыт подсказывает, что ни в 2004 году, ни в 2014-м слома системы не произошло и «революция» в этих случаях звучит как незаслуженный комплимент, а «Революция достоинства» – как горькое пожелание.
События столетней давности порой пытаются лишить революционного масштаба, называя переворотом. Но масштаб там был в итоге грандиозный. Семнадцатый так взболтнул Российскую империю и окрестности, что до сих пор ещё поднятый с самого социального дна осадок не осел. Наоборот, постсовковые жлобы, лишившись тормозов в виде жлобской комиссии партийного контроля, сейчас на просторах бывшего Союза разгулялись совсем не на шутку: всё можно!
В связи с чем юбилей той революции оживляет вечно острую тему ответственности власти и правящего класса за происходящее. Накопить столько жгучей ненависти к себе, чтобы, вырвавшись, она зверем рвала в клочья виноватых и безвинных, это надо очень постараться. Но особенность революций и квазиреволюций на нашем пространстве, кажется, в том, что они учат кого и где угодно, только никого не учат здесь.
Между тем очень интересно смотреть на опыт столетней давности под углом нашего уже богатого опыта массовых выступлений против власти. Не раз говорилось о том, что осенью 2013 года в Украине наблюдался спад протестных настроений, и до этого не отличавшихся интенсивностью. И вот что рассказывает о политической активности в 1917 году историк Борис Колоницкий. Из его интервью Радио Свобода: «Любая брошюра, изданная в апреле-мае 1917 года, мгновенно находила читателя, люди старались выискивать смыслы. А вот осенью того же года лежат на складах никому не нужные свежие брошюры, которые как горячие пирожки расходились бы ещё в мае. Или весной 1917 года появляется глагол: пойду «помитингую». Люди днями и ночами митинговали, хотели других услышать и сами выговориться. А осенью иногда активисты закрывали двери фабрик, чтобы люди не разошлись после рабочего дня, а успели принять какую-то политическую резолюцию».
Помните, у нас ведь тоже что-то действительно существенное и по-настоящему опасное для власти начиналось после того, как от митингов все уставали, так и не докричавшись до власти. Поучительно, правда?
Те события оставили след во всех семьях, как оставила след казачья нагайка на спине моей прабабушки, попавшей под разгон какой-то демонстрации в Петрограде в семнадцатом. Потом, уже в Гражданскую, она выберется с малолетним сыном, моим будущим дедушкой, из голодного Питера в Украину, резко развернув свою судьбу и определив судьбу своих потомков. Но влияние семнадцатого не ограничивается влиянием на траектории отдельных судеб. То, что мы в независимой и свободной Украине уже столько лет не знаем, что с ними, независимостью и свободой, делать, это тоже итог того, что случилось сто лет назад.
Можно забыть о прошлом. От нынешних обстоятельств деваться некуда.
