Современные авторитарные режимы апеллируют к прошлому. Их повестка проста: «сегодня – это испорченное вчера». Мол, был некий «золотой век», и теперь в него нужно вернуться, пишет Павел Казарин для Крым.Реалии.
«Духовные скрепы» – то, что роднит любого консерватора. Причем набор самих «скреп» редко меняется от страны к стране. Гомофобия. Моногамия и гендерные роли. Религиозность. Мы привыкли кивать на Россию, но она лишь одна из стран в долгом перечне поборников «традиционности».
Можно, конечно, штурмовать эту цитадель предрассудков. Можно говорить, что моногамные отношения – это реальность того времени, когда средняя продолжительность жизни была вдвое меньше современной. Что институт семьи оказался в кризисе в тот момент, когда перестал быть экономически необходим. Что современные люди вольны распоряжаться своей жизнью и своим телом так, как сочтут нужным.
Можно вспомнить, что поиск в религии ответов на вопросы мироздания был удачной затеей в те времена, когда естественные науки лишь зарождались. Что сегодня нейробиология дает куда больше ответов на вопросы о материнской привязанности, дружбе и самопожертвовании, чем священные тексты. В конце концов, даже любовь – это, главным образом, повышенный уровень дофамина и норадреналина при пониженном уровне серотонина.
Можно доказывать гомофобам, что уровень распространения ЛГБТ в любом обществе статичен. Что гормональный всплеск на втором триместре беременности с большой вероятностью приведет к тому, что ребенок будет принадлежать к этой группе. Что все апелляции к «демографическому кризису» не имеют отношения к равенству гражданских прав.
В конце концов, можно доказывать саму ущербность веры в ушедший «золотой век». Приводить статистику по продолжительности жизни. По побежденным болезням и предотвращенным эпидемиям. Объяснять, что жизнь любого «скрепоносца» была бы трудной и скудной, если бы ему не повезло угодить в пять процентов элиты.
Все это можно было бы сказать. Но безрезультатно.
Потому что главное содержание мифа о «скрепах» и «прошлом» – это бегство от перемен. Тех самых, что на протяжении последнего века лишь набирают обороты.
На протяжении столетия реальность быта оставалась незыблемой. Орудия труда, ежедневный уклад, представления о мире и норме были одинаковы на протяжении огромного периода истории. А затем все изменилось. Быт наших бабушек разительно отличается от нашего. Мир меняется так быстро, что люди перестают успевать адаптироваться.
«Скрепоносец» дарит своей аудитории индульгенцию. Он позволяет им нормировать самих себя. Свою неготовность узнавать новое. Свое нежелание менять представления о мире. Интеллект – это способность адаптироваться к переменам. А «скрепоносец» оправдывает глупость и косность.
Он продает аудитории миф. О том, что они – наследники и носители правды. О том, что в их негораздах виноваты перемены, а не их собственная неготовность меняться. Он торгует простотой – той самой, что хуже воровства. Он дарит пастве ощущения безгрешности и обиды – самые сильные ментальные наркотики из существующих.
В прошлом нет рецептов. Чтобы их там найти – нужно вновь построить вокруг себя средневековье. Любые попытки сбежать во «вчера» изначально обречены. Можно сколько угодно бить ткацкие станки – но промышленную революцию это все равно не отменит. Можно отказывать своему ребенку в вакцинации – но это лишь обречет его в случае новой эпидемии.
Но беда в том, что миф нельзя победить фактами. Он всегда самодостаточен – капсулирует своего носителя в прочную броню из предрассудков и самооправдания. Отказ от мифа равноценен выходу из зоны комфорта. Потому что потребует от своего носителя деятельных усилий. Лишит монополии на истину.
Особенность в том, что нашему миру нет никакого дела до наших иллюзий. Он просто идет вперед со скоростью шестьдесят минут в час. И проблемы отстающих становятся лишь их собственным приговором.
Каждый выбирает по себе. И несет за это ответственность.
