Западные комментарии в отношении российских внутренних и иностранных дел в последние годы становятся все более мрачными. Среди прочих тем этот пессимистический дискурс – в который я тоже внес свой вклад – повествует о неоимперских планах Путина на постсоветском пространстве, о разновидностях нынешнего русского ультранационализма, о хрупкости геополитической «серой зоны» между Россией и НАТО, о подрыве Москвой основ мирового режима нераспространения ядерного оружия (в результате нападения ядерной России на государство, добровольно отказавшееся от своего оружия массового поражения), о катастрофическом сценарии полномасштабной российского-украинской войны, серьезных последствиях этой возможной очередной эскалации для всей Восточной и Центральной Европы и о продолжающейся наивности Запада в отношении истоков, природы, функционирования и целей нынешнего режима в Москве.
Разумеется, публикация таких наблюдений и сценариев и далее будет необходима, поскольку они пока недостаточно серьезно обсуждаются в западных СМИ. Тем не менее, возможно, сегодня настало время параллельно разработать иной подход к обсуждению возможных будущих сценариев вутренней и внешней российской политики. По крайней мере, подобный альтернативый взгляд на будущее России предлагает новейшая история и, в частности, процесс и последствия окончания «холодной войны».
Как мы «потеряли» Россию
В 1991 году внезапный крах Советского Союза открыл неожиданное окно возможностей для создания всеобъемлющей, совместной и стабильной системы европейской безопасности и экономической интеграции. Одна из причин того, что эта возможность была упущена, заключалась в том, что западное сообщество экспертов по Восточной Европе, даже тогда, когда перестройка Михаила Горбачева все больше превращалась в полномасштабную революцию, не предвидели распад советской империи. Большинство наблюдателей этого периода сосредоточилось на различных несовершенствах СССР, — пока советское государство не прекратило свое существование. Запад предварительно не разработал четкого понимания и последовательного плана для ситуации, при которой исчезнет российский коммунистический режим, а независимая Россия встанет на путь постепенной вестернизации.
В результате в 1990-х годах западная политика в отношении Москвы формулировалась спонтанно и без четкого представления о том, как именно должна выглядеть в конечном итоге постсоветская геополитическая и экономиская структура Восточной Европы и Северной Азии. Хотя теми или иными западными правительствами или международными организациями, такими как МВФ, Большая семерка, Совет Европы или НАТО, и предпринимались различные попытки большего сотрудничества и сближения с Россией, тем не менее, мало кто из решающих лиц понимал уникальность и масштабность этого геополитического шанса и огромные ставки, связанные с правильным использованием этого критического момента. Вместо того чтобы руководствоваться историческим чутьем, последовательной стратегией и заманчивой телеологией, западные подходы к постсоветскому миру характеризовались самодовольством и нерешительностью. Более концептуальные подходы, такие как т.наз. Четыре общие пространства ЕС и РФ 2003 года или Модернизационное партнерство Германии с Россией 2008 года, были введены только после того, как «путинская система» уже начала формироваться – и когда уже было поздно. Сейчас же мы расплачиваемся за этот серьезный геополитический просчет Брюсселя, Берлина и Вашингтона 1990-х годов.
Невыученный немецкий урок
Это печальное упущение иллюстрируется еще и тем, что Запад с резким отличием среагировал во время другого переломного периода новейшей европейской истории и в отношении другой важной европейской страны – юной ФРГ 1950-х годов. В первой половине XX века Германия была отвественна за две мировые войны, Холокост, фашистский террор в большей части Европы (да и за ее пределами), ужас концлагерей – за гибель и страдания десятков миллионов людей. Несмотря на эту предысторию и огромное недоверие западных наций к немцам, после Второй мировой войны только что созданная новая западногерманская федерация была смело включена Западом как полноправный член в Европейское объединение угля и стали в 1951-м, в НАТО в 1955-м, в Европейское экономическое сообщество и Европейское сообщество по атомной энергии в 1957-м, в Европейский парламент в 1959-м годах. Тем самым некогда сверхаггрессивному, ультранационалистическому и, пожалуй, самому империалистическому народу мира был дан серьезный шанс переопределить свою национальную идентичность, историческое предназначение и роль в мировой политике.
Германия впоследствии стала не только полноправным, но даже во многом образцовым и ведущим членом западного сообщества стран. Более того, несмотря на свою относительно высокую экономическую, политическую и научную самодостаточность, объединенная Германия ныне является в ЕС одним из главных движителей углубления европейской интеграции – и тем самым передачи членами Союза (включая саму ФРГ) своего национального суверенитета на наднациональный уровень, т.е. в Брюссель. Хотя, возможно, сегодня кому-то может показаться, что так и должно было случиться с немцами, в начале 1950-х, такой сценарий развития недавно созданной ФРГ многим европейцам и американцам показался бы, мягко говоря, слишком оптимистичным. Невероятное претворение немецкой нации стало возможным благодаря, в чем-то антиисторическому (в смысле противоречащему недавним историческим «заслугам» немцев), смелому включению послевоенной Германии в международные западные структуры.
Похожий сценарий потенциально был возможен и для новой Российской Федерации 1990-х годов. Одако, в отличие от периода после Второй мировой войны, после окончания «холодной войны», Западу не хватило сфокусированности, фантазии и мужества, чтобы применить свой сверхуспешный опыт нейтрализации германского империализма и к империализму российскому. На этом фоне не должно стать особым сюрпризом, что в результате этого эпического промаха развитие сегодняшней России больше напоминает развитие Германии после Первой мировой войны, чем после Второй. Хотя путинизм далеко не гитлеризм, постсоветская Россия последних двадцати лет, как и нацистская Германия 1933–1945 гг., вновь вернулась на империалистические и антидемократические круги своя.
Соперничающие сценарии
Тем не менее – не все потеряно. Сегодня есть основания полагать, что рано или поздно нам может снова предоставиться шанс привлечь Россию в западное сообщество государств, и что – вопреки приведеным выше мрачным прогнозам – мы уже сейчас должны тоже готовиться к оптимистическому повороту событий. Более того, альтернативная повестка дня для построения новых отношений между Западом и постпутинской Россией сама по себе могла бы стать фактором, приближающим реализацию такого позитивного сценария и избавить нас от постоянного повторения более или менее апокалиптических сценариев. Чтобы пророчество смогло стать самореализующимся, его сначало необходимо сформулировать. Четкое видение того, как именно будущая неимпериалистическая и демократическая Россия может постепенно быть интегрирована в западное сообщество государств, может стать для российских демократов, европейских дипломатов, западных политиков и международного гражданского общества инструментом по способствованию реализации такого развития событий после разложения «путинской системы».
Пока что на Западе мало кто думает о такой «другой России», как называлась одна российская оппозиционная группа, или о том, как ее добиться. Как и в 1980-х годах, недавнее прошлое, т.е. развитие и функционирование «путинской систсемы», многими рассматривается как основное, если не единственно обоснованное руководство к анализу сценария будущего. Все, что выходит за рамки простой экстраполяции настоящего или каких-то еще более мрачных прогнозов, представляется праздным мечтательством. Путинский режим, а также его глашатаи в России и за ее пределами целенаправленно поддерживают эту повестку дня: все, что Запад может получить из Москвы, – это либо аккомодация, либо конфронтация.
В худшем случае, как предостерегают из России и чему многие на Западе верят, вместо нынешней реакционной клептократии у российской власти может оказаться еще более опасная околофашистская идеократия. Внешняя проекция нынешними правителями Кремля российской беспощадной власти, абсолютной непримиримости и полной непредсказуемости находит плодородную почву в западной аналитической культуре, характеризующейся осторожностью, скептицизмом и пессимизмом. Но насколько вероятны, на самом деле, продолжение или эскалация сегодняшней ситуации, а не среднесрочный спад нынешних напряжений в российско-западных отношениях?
Вероятно, что отношения между Москвой и Западом сначала должны будут еще более ухудшиться, прежде чем они смогут улучшиться. Перед своим самоуничтожением нынешний клептократический режим России, возможно, пройдет через большие судороги. Предсмертный период «путинской системы» может стать очень рискованным для всех вовлеченных стран, а возможно, даже для всего человечества. Тем не менее, скорее всего, Россия рано или поздно снова повернется к Западу и будет готова к возобновлению допутинского курса и тесных отношений с ЕС.
Тогда появится новый шанс начать постепенную интеграцию России в западные структуры экономическиго сотрудничества и международной безопасности. Такой поворот событий может означать не только вторую возможность создания «общего европейского дома», о котором когда-то мечтал Горбачев. Сама перспектива такой коренной перезагрузки российско-западных отношений и преодоления нынешнего разделения Европы через институциональное включение России в условный Запад может быть инструментом для достижения такого будущего.
Почему новое окно возможностей может снова открыться
Фундаментальным вызовом продолжению существования нынешнего клептократического режима в России в течение ближайших лет будет сочетание двух тенденций, с которыми даже умному лидерству в Кремле будет трудно справиться. Во-первых, если цена на нефть снова не взлетит, неэффективность и бесперспективность нынешнего социально-экономического строя России станут все более очевидными. С каждым годом пирог, который будут делить между собой разные российские взыматели ренты, будет уменьшаться. Потеря оставшегося экономического динамизма России, как и всё большее уменьшение относительного международного веса и внешнего влияния, станут все более удручающими для российской элиты. Евразийский экономический союз будет выглядеть все менее конкурентоспособным, либо даже обернется крахом. Финансовое бремя поддержки различных формально или неформально аннексированных территорий России и ее сателлитов станет все тяжелее. Если только крупная незападная экономическая держава, такая как Япония или Китай, не станет воспринимать Россию не просто как торгового партнера, но и как близкого политического друга, которого она будет активно поддерживать и интегрировать, отсутствие экономических перспектив России самой по себе станет все более очевидным для образованных россиян.
Решительный, харизматичный и поддерживаемый массами правитель сможет, правда, в течение определенного периода времени компенсировать эти и другие различные угрозы стабильности нынешнему российскому режиму. Тем не менее, по биологическим, конституционным и политическим причинам уже теперь ясно, что долго обеспечивать такое лидерство Путин не сможет. Клановая «путинская система» построена на высоком авторитете и балансирующей роли своего руководителя. Скорее всего, специфический харизматично-патроналистский режим не сможет организовать упорядоченную передачу власти подходящему преемнику, как это происходило в последние десятилетия в Китае или Северной Корее. До 2024 года, т.е. до конца четвертого срока Путина на посту президента, проблема руководства может еще не стать актуальной. Но, наверное, уже сегодня в клиентелистском госаппарате России многие задают себе вопрос: а что будет потом?
Разумеется, в 2024 году Путин может снова нанять себе ручного регента на посту президента, как это было в случае с Дмитрием Медведевым и его паллиативным президенством в 2008-2012 годах. Тем не менее, вопросы том, сможет ли Путин в 2030 году еще раз вернуться к власти в качестве полноценного национального лидера в возрасте 77 лет и как долго он сможет выполнять роль главного патрона на вершине российской неопатримониальной пирамиды, открыты. Россия в своем советском воплощении уже испытывала геронтократию во времена правления Леонида Брежнева, Юрия Андропова и Константина Черненко в конце 1970-х и начале 1980-х годов. Российский народ слишком хорошо знает, к чему в конечном итоге привело правление стариков.
Поэтому вероятное изменение на президентской должности в 2024 году уже будет рассматриваться многими в российской элите, как намного более значимый переход, чем назначение Медведева в 2008 году. Относительно молодой президент, который будет введен в должность после четвертого срока Путина, может претендовать на роль долговременного преемника и реального будущего руководителя России. Поскольку Путин таким образом, вероятно, начнет свой постепенный отход от политики в 2024 году, если не раньше, ставки этого глубинного изменения структуры власти будут выше, чем формальная передача должности президента Медведеву в 2008 году. По крайней мере, такого рода расчеты и спекуляции, вероятно, уже сегодня предпринимаются среди нынешних руководителей «вертикали власти» в Москве.
Обитатели и клиенты Кремля, вероятно, еще активнее, чем западные аналитики, уже сейчас задаются вопросом, что именно принесет с собой неизбежный отход от дел Путина, что это будет означать для их будущего и как они должны вести себя, чтобы выжить в этой пертурбации – как в метафорическом, так и в буквальном смысле. Арест, суд и заключение в тюрьму бывшего министра экономического развития Алексея Улюкаева в 2016-2017 годах увеличили ставки предстоящей смены руководства. Ныне для всех без исключения властей предержащих в Москве главным остается вопрос о том, кто именно станет следующим правителем России, насколько стабильным и благопрятным для каждого из них будет этот новый режим. Ответы на эти вопросы могут стать экзистенциальными даже для членов сегодняшнего внутреннего круга Путина.
Эта неясность уже сейчас создает волатильность в системе – тенденция, которая, скорее всего, будет возрастать с каждым годом. Она в конечном счете сможет превратиться в серьезный и потенциально демократизационный конфликт между различными политическими фракциями и экономическими кланами в российской элите. Возможно, беспрепятственная передача власти Путиным новому лидеру и сохранение нынешнего авторитарного порядка были бы возможны в условиях динамичного социально-экономического развития страны, как это было в России в начале 2000-х годов. Но сегодня одновременность экономической стагнации и ключегого политического транзита на вершине властной пирамиды делает проблематичной задачу такой замены – без значимых и открытых демократических выборов – нынешнего харизматического лидера достаточно приемлемой, сильной и перспективной альтернативной фигурой. Последствие прошлых явных ошибок со стороны российского руководства, таких как расстрел малайзийского пассажирского авиалайнера над Восточной Украиной в июле 2014 года и последствия возможных будущих промахов Кремля, а также новые санкции США и всевозможные т.наз. «черные лебеди», могут ускорить упадок нынешнего режима.
К чему именно рано или поздно приведет неизбежная дестабилизация политического режима России на международном уровне, трудно предсказать. Большинство аналитиков склонны предвидеть либо все же адаптацию нынешнего режима к новой ситуации и продолжение нынешнего внешнего курса, либо же дальнейшее ухудшение российско-западных отношений вследствие растущей радикализации или даже фашизации нынешней системы. Однако оба эти сценария означали бы сохранение нынешних глубинных российских социально-экономических дефектов или даже их более стремительный рост, например, в результате эскалирующей торговой войны с Западом. Эти сценарии тем самым всего лишь воспроизведут или еще ускорят тупиковый ход развития, по которому Россия сейчас движется.
Скорее всего, глубокое включение России в мировую экономику, ее неспособность стать автаркией и безальтернативность ее тесных экономических связей с Западом будут означать, что изменение курса и режима в Москве, в конечном итоге, все же приведет к возобновлению курса на сближение и интеграцию с Западом, начатого в конце 1980-х годов. Правда, пока неясно, как и когда произойдет прозападный поворот в России. Но, по крайней мере, в долгосрочной перспективе, если не в среднесрочном будущем, он вероятен, а может – даже неизбежен. Как отсутствие других устойчивых геоэкономических возможностей для России, так и культурная близость большинства россиян к европейским традициям рано или поздно вернут Кремль в руки Запада. Как только это произойдет, Запад должен – в отличие от судьбоносного 1991 года – уже иметь в распоряжении всеобъемлющий план действий.
Как Запад может продвигать прозападную Россию
Очевидной предпосылкой для примирения России и Запада будет готовность Москвы отказаться от ее различных экспансионистских приключений в Восточной Европе и на Южном Кавказе, а также более конструктивное поведение России в других регионах мира, таких как Ближний Восток. В частности, Кремлю придется вывести российские войска и наемников из тех стран, которые не желают иметь их на своих территориях, упразднить свои сателлитные псевдогосударства в Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии и Донецком бассейне, а также отменить российскую аннексию Крымского полуострова – последний, пожалуй, самый сложный вопрос. Россия должна будет сама себя переопределить как либерально-демократическое и территориально насыщенное национальное государство, пройти через процесс покаяния и извинения за совершенные российскими войсками и агентами зверства в Украине и Сирии и принять решение больше не вести себя на международной арене как реваншистско-империалистическая держава. Для того чтобы решиться пойдти и стремительно двигатся по этому непростому пути, России понадобится поощрение, мотивация и поддержка извне.
На этом фоне, ЕС и США могли бы уже сегодня изложить россиянам преимущества отказа от своих ирредентистских претензий на территории бывшего СССР. Запад мог бы еще до падения «путинской системы» объявить детализированную повестку дня относительно далеко идущей частичной интеграции постпутинской России в западный мир, которая выйдет за рамки простого восстановления прежних схем сотрудничества при президенте Ельцине. Такой план мог бы стать частью крупного проекта создания нового типа партнерства, который бы связал вывод российских регулярных и нерегулярных войск (боевиков, казаков, авантюристов и др.) с ныне оккупированных территорий, с одной стороны, с предложением постепенной интеграции России в Запад в гуманитарной, экономической и военной областях – с другой.
Этот план мог бы не только предусмотреть, что редемократизированная и неимпериалистическая Россия снова войдет в Большую семерку, превратив ее вновь в Большую восьмерку, восстановит свое стратегическое и модернизационное партнерство с ЕС, а также совместный совет с НАТО и возобновит переговоры о вступлении в ОЭСР, прерванные в 2014 году. Текущие проекты ЕС в рамках инициативы «Восточное партнерство» с Украиной, Молдовой и Грузией могли бы стать моделями гораздо более интенсивных и глубоких связей между Брюсселем и постимперской Москвой, чем до 2014 года. В зависимости от того, выживет или нет Евразийский экономический союз, ЕС мог бы предложить либо РФ и другим отдельным сегодняшним членам ЕЭС, либо всему ЕЭС как организации ряд схем частичной интеграции, которые приведут к постепенному включению этих стран в Большую Европу (Wider Europe) и позволит им в конечном счете присоединиться экономически и политически к Западу.
В частности, с Россией и ее нынешними союзниками могли быть подписаны такие же Планы действий по либерализации визовых режимов и соглашения об Ассоциации, какие ЕС в последние годы реализовал с Украиной, Грузией и Молдовой. После принятия Москвой ряда необходимых законов и выполнения подготовительных положений граждане России могли бы получить право на безвизовый въезд в Шенгенскую зону. Вашингтон смог бы также рассмотреть возможность в будущем предложить России, после надлежащей подготовки, включение в свою программу безвизового электронного разрешения на путешествие в США (ESTA).
Соглашение об ассоциации Москвы с ЕС, которое включило бы в себя создание всеобъемлющей зоны свободной торговли, помогло бы России достичь одновременно двух стратегических целей. Во-первых, такое соглашение представило бы четкую картину того, как российская зкономика может постепенно стать неотъемлемой частью правового пространства ЕС и каким образом выглядит ее экономическое будущее. Во-вторых, такое соглашение реинтегрировало бы постсоветскую экономику России (и, возможно, других членов ЕЭС) с экономиками Украины, Грузии и Молдовы, которые уже сейчас выстраивают свои зоны свободной торговли с ЕС в рамках своих соглашений об ассоциации. Таким образом, можно было бы вычеркнуть один из основных пунктов критики нынешней интеграции в ЕС ассоциированных стран «Восточного партнерства», а именно то, что Брюссель отрывает их от своих традиционных рынков и партнеров в бывшем Советском Союзе.
Геополитически самое далеко идущее предложение, которое Брюссель и Вашингтон могли бы сделать Москве, – это совместное начало реализации Плана действий по членству в НАТО, приведшего бы в конечном счете ко вступлению России в Североатлантический альянс. Постепенная подготовка России к окончательному включению в оборонный союз Запада, как и в случае с Соглашением об ассоциации с ЕС, помогло бы одновременно решить два важных – для Москвы, как и всей Европы, – вопроса. Во-первых, Россия получит доступ в самый мощный в мире альянс по безопасности, что поможет смягчить исторически укоренившийся страх России перед иноземными захватчиками в коллективном бессознательном ощущении – одна из основных причин нынешней нестабильности европейской политики. В-вторых, вступление России в Североатлантический альянс разрешит российско-западные конфликты вокруг предыдущих расширений НАТО и присоединений к западному военному блоку других постсоветских стран, в первую очередь Украины.
Присоединение постимперской России к НАТО могло бы стать частью «большой сделки» для Восточной Европы и Южного Кавказа, которая сочетала бы в себе отказ Москвы от своих нынешних территориальных и политических претензий к разным бывшим советским республикам с активным западным включением России в Большую Европу. В рамках некоего международного меморандума или протокола НАТО могло бы официально объявить о своей готовности принять в члены не только Украину и Грузию (а также, возможно, другие постсоветские страны, такие как Молдова или Беларусь), но и Россию, когда Абхазия и Южная Осетия вернутся под контроль Тбилиси, Приднестровье под контроль Кишинева, а Крым и Донецкий бассейн под полный контроль Киева. В рамках такого соглашения, возможно, даже некоторые из ныне нелегально размещенных российских войск на грузинской и украинской территориях, например, в Севастополе, могли бы остаться в Украине и Грузии, если эти страны согласятся с этим. Благодаря вступлению Украины, Грузии и России в НАТО и полного восстановления украинского и грузинского суверенитета над Севастополем, Абхазией и Южной Осетией расположенные там сегодня оккупационные российские войска могли бы превратиться в союзные структуры, поддерживающие грузинскую и украинскую безопасность.
Разумеется, нестандартные схемы, подобные предложенной здесь идее, могут на данный момент выглядеть как необоснованные спекуляции или даже несерьезные фантазии. Однако геополитическая констелляция постсоветского пространства сегодня стала необычайно сложной. Для устойчивого решения многочисленных острых проблем, возможно, потребуются не только многие отдельные шаги в том или ином направлении, но и разработка, дискуссия и реализация нового амбициозного стратегического плана, который бы очертил для народов Восточной Европы, Северной Азии и Южного Кавказа, как может быть струкрурирован их регион в будущем.
Самореализующееся пророчество?
Смысл создания совершенно новой повестки дня для такой «другой России» заключается не только в том, что она бы могла бы быть целенаправленно реализована, если вдруг возникнет действительно новая ситуация в Восточной Европе. Разработка подобного плана уже сегодня могла бы стать инструментом для продвижения такой постпутинской трансформации. Одной из причин агрессивной позиции Москвы в мировой политике и старательного поиска иностранных союзников является очевидный тупик в развитии ее международной кооперации и интеграции после аннексии Крыма.
Несмотря на стремительную пропаганду Кремлем идеи «многополярности», Россия экономически, политически и академически недостаточно сильна, чтобы стать самостоятельным полюсом в конкурентном многополярном мире и нестабильной геополитической среде. Нынешнее российское партнерство с Китаем, Турцией, Ираном и другими незападными державами, скорее всего, останутся ограниченными, поскольку они лишь иногда будут приносить долгосрочную взаимную выгоду для всех сторон. Российская религиозно-культурная близость и историко-географическая принадлежность к Европе не только останутся факторами, но и рано или поздно вновь станут определяющими во внешней политике Москвы.
Постепенно прогрессирующая интеграция Украины и других европейских постсоветских республик в западный мир будет становиться все более привлекательной моделью и для россиян. Неустойчивость клептократического порядка и антилиберальной политики России, а также чрезмерность ее сегодняшних реваншистских желаний, глобальных амбиций и неоимперских претензий станут все более очевидными для российской элиты и населения. Формулируя и публикуя альтернативный взгляд на геополитическое будущее России, Запад может уже сегодня помочь ускорить смену курса в Москве и подготовиться к моменту, когда он, наконец, наступит.
Зеркало недели, авторизованный перевод с английского Елены Сивуды
