Разговорились на днях с человеком. Дядька переселенц, в Донецк невъездной. Почему невъездной? Патаму шо рюцке мир в Донецке. По человеку никогда не скажешь, что он видел в Донецке и что пережил благодаря росбыдлу.
Слабонервным просьба дальше не читать, это рассказ об ужасах донецкого подвала. Рассказ будет от первого лица, чтобы был понятен весь смысл православных пыток и духовного садизма. Короче, кто не спрятался, я не виноват. Поехали.
Меня зовут… Неважно как меня зовут, имя мое все равно 99,9% людей ничего не скажет. Я переселенец, живу вне оккупации и вне росбыдла. Я обычный гражданин Украины, который понимает, что творится на Донбассе и называю вещи своими именами.
До начала войны я нормально жил. Звезд с неба не хватал, не олигарх, но мог себе позволить многое. У меня был бизнес и не один: я занимался металлом, углем и телефонами. На жизнь хватало, платил налоги и зарплаты людям, была уверенность в завтрашнем дне и свой дом, моя маленькая крепость.
В 14-м году, весной, ко мне обратился знакомый, чтоб я дал ему пару сварщиков и погрузчик. Человек сказал, что у него был официальный договор с ОДА на демонтаж какой-то железнодорожной ветки. Я согласился.
Мои люди отработали месяц и не получили ни копейки денег. Вообще. Я был немного в шоке от такого наглого кидалова работяг. Но потом был звонок от водителя погрузчика, который меня привел в бешенство: человек сказал, что непонятные придурки отжимают технику. Я бросил все и поехал разбираться.
Разобрался я так себе – меня забрали на подвал, ибо не поддерживаю «революцию». Главным на подвале был позывной Гудвин. Один из тех, кто меня пытал, имел позывной Керчь.
Это был июнь 14-года. Уже тогда шли бои за ДАП, и у меня была уверенность, что всю эту срань господню выбьют и перестреляют. Но… Но на подвале об этом думалось меньше всего. Я спал на бетонном полу на бумагах.
Бумаги были непростые – это были бандероли для денег. Их было много, очень много. Я собирал эти бумаги в кучу и спал на них, чтобы не угробить здоровье.
В подвале теряешь чувство реальности и времени: я до сих пор не помню, сколько пробыл там. Знаю точно, что минимум четыре дня. Часов на подвале не было, я ориентировался на то, что наступало утро по двуногим будильникам. Будили меня православно и духовно – в типа камеру заходили два «человека», которые мне надевали пакет на голову и били. Били руками, ногами. Били с яростью и остервенением, пытались ударить в пах, в лицо, по почкам и селезенке… Били без объяснения причин, задача была просто бить. Один из моих «будильников» имел позывной Керчь.
Да, было больно. Да, я кричал, это только в фильмах герои боевиков тихонько сопят, когда их лупят живодеры. Иногда мне казалось, что меня даже жалеют: крики, которые я слышал вне моей «камеры» были гораздо страшнее. Это были животные крики, крики ужаса. Самое страшное было понимать то, что это не кино, а реальность + абсолютное непонимание того, чем это закончится все. Как я позже узнал, моим «соседям» срезали кожу живьем, потому такие адские крики были. Кожу резали с пацанов, у которых были татуировки в виде Герба, флага Украины и т.д.
Сторожил нас малолетний придурок, позывной Сверчок. Малому было не более 15 лет, но он уже тогда сидел АКС и гранатой в руках.
После утренних побоев начинался «допрос». Меня отводили в кабинет, где были непонятные личности, которые пересмотрелись американских фильмов – они играли в игру «хороший и плохой полицейский». Мы беседовали в кабинете с придурками о моей семье, о моих детях, о будущем детей, которые не заслуживают так рано умирать, ибо папа не может найти денег. У одного из моих «следователей» был позывной Гудвин.
После этого мне давали телефон и час на то, чтобы обзвонить знакомых по поводу денег. В то время, когда я звонил, за мной наблюдали те, кто угрожал моим детям. Они были спокойны и вооружены, ухмылялись и подсказывали, что говорить, когда я запинался.
Все, наверное, слышали об имитации расстрела. Я тоже. Лично в этом участвовал. Несколько раз нас, подвальных пленников, выводили на расстрел. На расстреле все было просто: бетонная стена, ствол у виска, щелчок затвора и ожидание смерти.
Да, многие ждали пулю в затылок. Да, я в том числе. Кто-то во время расстрела молился, кто-то кричал, кто-то выл, кто-то ходил под себя. Я смотрел на забор и никак не реагировал, ибо силы были на исходе, очень хотел, чтобы все уже закончилось: расстрел? Ура, давно пора, больше хоть мучить не будет никто.
Имитаций расстрела было несколько. Мне лично после первого раза уже было плевать, только бы все скорее закончилось. Странно… Только сейчас вспомнил о том, что из кусочка проволоки я сделал крестик в камере и во время расстрела плотно держал его в руке за спиной.
После расстрела нас, пленников, отводили в «камеры» и все повторялось: с утра меня били, потом угрожали в кабинете «следователи», потом я обзванивал всех из своего телефонного справочника по поводу денег и днем или вечером расстрел.
Кормили раз в день. Давали кашу, кусок хлеба и стакан воды. Вилок не давали, боялись видимо.
Процесс того, как я вышел описывать не буду: люди, которые этому поспособствовали до сих пор находятся на оккупированных территориях, поэтому без обид. Все, что могу сказать — это то, что мне дали час времени, чтобы покинуть Донецк, иначе мои данные будут на всех блокпостах орков.
Выйдя на улицу, я посмотрел на свое отражение. Но… В отражении был не я — на меня смотрел непонятный тип бомжеватого вида, весь в крови запекшейся и босый. У знакомого я одолжил немного денег, чтобы успеть купить одежду, обувь и билет до Бердянска.
Вечером того же дня я был в Бердянске. Я пошел на пляж, там была куча народу, которая веселилась и отдыхала. Очень хотелось прогреть кости после подвала, просто посидеть на теплом песке, ибо никак не мог привыкнуть, что не так холодно, как в подвале в Донецке.
Сняв жилье в Бердянске, я купил бокал разливного пива. Но он мне не пошел — меня вырвало прямо в квартире и я потерял сознание на пару минут. Видимо, организм не хотел воспринимать спиртное после подвала.
Очнувшись, я понял, что началась новая жизнь: без денег, без работы, без паспорта и с задачей вытянуть из Донецка семью, которая находилась до сих пор там.
Вроде бы и прошло много времени после того, как я вышел, но стены подвала, запах пота и крови в камере, рожи своих «следователей» и тех, кто мне должны были всадить пулю в затылок, я помню как сейчас. Самое страшное было не то, что меня пытали кроме россиян мои же земляки, а то, что о Правосеках я узнал от них. Мои живодеры были уже зомбированы наглухо и верили в весь бред росс тв.
Чем закончить свой рассказ не знаю. Своим мучителям хочу передать одно: пощады с моей стороны не будет, когда мы встретимся в Украинском Донецке. Око за око.
Эпилог. У героя рассказа сейчас все хорошо. Семью вывез, в Донецк невъездной. Дом, семья, работа, все как у всех. Жилье снимает, недвижку в Донецке отжали в 14 году русские. Точнее асвабадили от жилья.
Мораль проста: если что-то услышите про братский народ или про русский мир – бейте на слух.
Фашик Донецкий / Обозреватель
