Визит Путина в оккупированный Крым, приуроченный к шестилетию оккупации полуострова, был выдержан в классическом постсоветском духе, характерном для эпохи позднего путинизма. «Обнуленный» диктатор как мог изображал победителя, а крымчане, большинству из которых изрядно обрыдла «родная говень» — радость от шестилетнего пребывания в России. Получалось в лучшем случае не очень убедительно, в худшем — откровенно провально. Не помогло и то, что в течение всех шести лет оккупации Москва в режиме нон-стоп проводила замену населения в Крыму. Выдавливая всеми мыслимыми способами с оккупированного полуострова коренных крымчан и завозя на их место силовиков с семьями.
Но даже российские силовики, привыкшие к жизни в забытых богом российских углах, не слишком обрадовались, столкнувшись с крымскими реалиями: нет воды, все дорого, для членов семей нет никакой работы, а если даже кому-то и повезло жить у самого моря, то большая часть пляжей выкуплена в частную собственность и отгорожена решетками. К небольшим, до предела загаженным в чисто русском стиле кусочкам берега, оставленным служивой черни, нужно идти километровыми коридорами оград, аки звери в вольере.
А еще у Крыма появилась внешняя ограда: по российскому загранпаспорту, выданному в Крыму, невозможно выехать почти никуда — уважающие себя страны не выдают виз по паспортам, выданным на оккупированных территориях. И хотя Путин в ходе визита и назвал смешными «попытки поставить под сомнение волеизъявление крымчан, которые в 2014 году пожелали воссоединиться с Россией», крымчанам по этому поводу совершенно не смешно.
А еще — коронавирус, и, значит, уже гарантированно сорванный курортный сезон. А в придачу — аномально малоснежная зима, обещающая полуострову проблемы с водой даже большие, чем в обычные годы. Конечно, крымчане еще надеются, что «у Зеленского» дадут в оккупированный Крым воду из Украины, запустив Северо-Крымский канал и признав тем самым аннексию, что решило бы для них и для Москвы целый шлейф проблем, но полной уверенности в этом у них все ещё нет.
Словом, в начале седьмого года от «Возвращения Крыма в Россию» (он же Великий Крымский Стыринг) настроения на полуострове царят довольно упаднические и зябкие. Чем-то они напоминают агитационный стишок про то, как в 1944 г. «в Крыму фашист сидит, к берегам припертый». И хотя у российских недофашистов есть какой-никакой путь бегства через мост, они все равно чувствуют себя не лучшим образом. Бежать-то придется в Россию, переживающую следом за обнулением сроков Путина, обнуление цен на нефть.
Итак, от Путина и от массовки «торжествующих крымчан», рассаживаемых в каждом зале, где выступал перед телекамерами кремлевский диктатор, требовалось создать хотя бы немного приемлемую мину при очень и очень скверной игре. И Путин старался как мог, а массовка ему как могла подыгрывала. Особенно удалось во всех смыслах путинское выступление перед жителями оккупированного Севастополя, ставшее настоящим экскурсом в российскую альтернативную историю.
Собранные в зале «лучшие люди города» благодарили Путина за то, что в российскую конституцию будет внесен прямой запрет «на отчуждение территорий», вошедших в состав России — то есть, по сути, на возврат краденого, на что Путин благосклонно кивал. Впрочем, запрет этот весьма относителен — все мы знаем, что российская конституция эластична и растяжима, как презерватив, и что ее по мере использования всегда можно с легкостью заменить на другую, такую же. Никакой же иной конституции, кроме конституции-презерватива в России с ее уровнем правосознания не может быть в принципе. Собравшиеся в зале об этом тоже знали — но делали вид, что конституция России тверда, как алмаз.
Отвечая на вопрос из зала о том, не помешает ли наличие второго, украинского гражданства, из которого никто из крымчан официально не выходил, их карьерному росту в российской чиновничьей иерархии, вплоть до «высших федеральных должностей», Путин заверил, что, хотя в законе о госслужбе это запрещено, но для крымчан и севастопольцев там сделана оговорка. Мол, если какая-то территория вошла в состав РФ, то на жителей этой территории ограничение в связи с наличием у них двойного гражданства не распространяются. Оговорка эта, надо сказать, крайне интересная, поскольку она оставляет список «территорий» открытым. Иными словами, российские аппетиты одним только Крымом явно не ограничиваются.
С другой стороны, фраза Путина, опровергшего невозможность занятия крымчанами «высших федеральных должностей» — мол, «наверное, есть желающие поиграть на чувствах крымчан и сказать, что они не вполне граждане России, если им чего-то не разрешается», прозвучала, если вдуматься, довольно двусмысленно. Конечно, крымчанам, даже с навязанными им российскими паспортами, разрешается сегодня больше, чем просто гражданам России. Например, они могут ездить по всему миру с украинским паспортом, пользуясь преимуществами широкого украинского безвиза — если только потихоньку съездят в Украину и получат украинский загранник.
Но, с другой стороны, даже с российским паспортом в кармане — неважно, навязанным, или добровольно взятым, они, в глазах украинского законодательства, остаются гражданами Украины и только Украины, и в этом качестве полностью подпадают под статьи украинского УК за все незаконные с точки зрения Украины действия, совершенные на территории украинского, временно оккупированного Россией Крыма. Это только Путину с его охраной легко рассуждать о том, что «Крым — Россия», и его деревянным солдатам, ввезенным из России, по сути, все равно, поскольку с российским загранпаспортом, полученным в Крыму, они могут поехать разве что в Саратов. А настоящие крымчане пребывают в сложном положении и вынуждены лавировать между противостоящими сторонами.
И вот, в этой обстановке тяжелой неуверенности в завтрашнем дне, буквально давившей на всех собравшихся, и явственно отражавшейся на их лицах, не исключая и лица самого Путина, обнуленный и вечно молодой российский вождь попытался опереться сакральное. Отвечая на вопрос и одновременно просьбу директора музея-заповедника «Херсонес Таврический» Елены Морозовой о том, что береговая линия заповедника нуждается в срочном укреплении, поскольку в результате воздействия волн и подтопления заповедник мало-помалу уходит под воду, Путин пообещал обсудить с министерствами культуры и финансов вопрос финансирования, а потом тихо соскользнул с неприятной темы (вы цены-то на нефть видели, да?) и погрузился в глубокие и темные псевдоисторические воды.
Для начала он опять подчеркнул, что Херсонес — это сакральное место. «Херсонес — это источник зарождения и веры и русского народа, не только русского, но и украинского, и в последующем белорусского. Именно поэтому это место и является в известной степени сакральным для нас, потому что после того, как здесь крестился Владимир, крестил свою дружину, за этим началось крещение Руси. Основываясь, как наши выдающиеся историки пишут, на сочетании факторов: власть князя, единый рынок, единый язык и к нему присоединялась единая вера, — это сплотило разрозненные славянские племена, проживающие на этой территории, в единый народ, и стал складываться русский народ. До XIII века и украинцы — те люди, которые сейчас себя читают украинцами, и являются таковыми, все: и проживавшие в Московском царстве, и проживавшие в Речи Посполитой, то есть в Польше, — все православные назывались не иначе, как русскими и никакого различия ни по языку даже в то время не было. Только начиная с конца XIII, дальше там XIV-XV века в результате полонизации — ополячивания — появляются элементы расхождения в языке», — заявил Путин, назвав Херсонес «истоком духовного единения, заслуживающим особого внимания».
Конечно, такие заявления приобрели уже характер «Кремлевского стандарта». Но все же от них все еще захватывает дух. По сути, на наших глазах, куется альтернативная история, причем не только России, но и всего прогрессивного человечества — ясно ведь, что история человечества, недостаточно прогрессивного, изучения вовсе не достойна. Литературный жанр попаданчества, довольно маргинальный в мировой литературе, но приобретший в России неслыханную популярность, все определеннее становится официальным трендом. Нет, попаданчество пока еще остается маргинальным. Но с легкой руки обнуленного государя к «отечественникам», преимущественно занятых не так выдумыванием, как извращением ряда эпизодов в истории ХХ в., приравнены фоменковцы и прочие «новые хроноложцы».
Похоже, недалеко то время, когда те же эксперты, что кроят сейчас российскую конституцию, — или другие, но такие же, поскольку в России никогда не было и сегодня нет недостатка в людях, больных душевно, но при этом богатых духовно, соберутся, да и напишут российскую историю. Примерно так же, как они пишут сегодня российскую конституцию. А в конституцию запишут статью о строжайшей ответственности за малейшие сомнения в сакральности официальной российской исторической версии, которую, впрочем, будут переписывать, по мере необходимости, кусками или всю целиком.
С другой стороны, тайный советник Василий Ключевский писал при последних Романовых свой курс Российской истории примерно так же, по наитию, чутью настроений начальства, и с опорой больше на политическую целесообразность, чем на источники. Отчего бы в самом деле и не повторить? Тем более, если никакой истории, кроме фальшивой, у России нет, так что и ниспровергать, по сути, нечего? Не все ли, в конце концов, равно, что будут изучать под видом русской истории — полуправду или прямую ложь?
Так что мы еще увидим немало российских академиков, сделавших себе имя на открытии сакральности Херсонеса. Она, пожалуй, будет даже посакральнее знаменитой сакральности древних ариев, открытых при сходных подходах и обстоятельствах историками Третьего Рейха. Именно в Крыму это кончилось, как мы помним, сидением, к «берегам припертыми» в ожидании вынужденного осенне-зимнего купального сезона. Также, несомненно, все закончится и в этот раз. Ибо сакральность — сакральностью, а стыринг и попытки легализовать ворованное заканчивается всегда одинаково. Поскольку, помимо сакральности, существуют еще и объективные законы исторического развития. Недаром ведь за прошедшие шесть лет ни одна страна, кроме разве что карикатурных Абхазии и Южной Осетии, так и не признала Крым российским.
Сергей Ильченко / Деловая столица
