Мультик о том, как Россия ответит всем, кто «нас не слушал», затмил всех претендентов на «Оскар» вместе взятых. Президент Великой Страны на фоне экрана выглядел откровенной репликой на Императора Палпатина, который демонстрирует Люку Скайвокеру разгром повстанческого флота и намекает на то, что «это еще не все, но пока достаточно», – пишет Екатерина Щеткина для Деловой столицы. – Что дало нам возможность убедиться в том, что не только история, но и образчики масс-культа повторяются в виде фарса. Со сцены в зал неслись то ложь, то блажь, в зале они резонировали и разносили постмодернистский спектакль «да, апокалипсис, да, сейчас» от Москвы до самых до окраин.
Чего не хватало лично мне для полного погружения в постмодернистский кайф – закадрового смеха мультяшного доктора Ливси из «Острова сокровищ»: «Что? Баллистическая ракета глобальной дальности? Ха-ха, чудесно! Куда это она летит? Да это же Флорида, ха-ха! Замечательно! А это? Ах, радиоактивный пепел! Хо-хо-хо, прелесть! Господа, если вы не перестанете завозить кокаин чемоданами…».
Карнавальность происходящего выглядывала из каждой паузы и каждого кадра. Под конец сюжета фраза «видео, пожалуйста» стала чем-то вроде закадрового смеха в американских ситкомах – сигналом к коллективному пароксизму. У сидящих в зале, судя по всему, рефлекс сформировался. Но чтобы помочь себе сохранить серьезный вид и не заржать посреди речи главы державы, люди отчаянно хлопали в ладоши.
Они, впрочем, тоже были не совсем «в зале» – камера откровенно скользила по лицам, транслируя в эфир блеск глаз, сияющие улыбки, вскинутые в немом восхищении брови. И аплодисменты, само собой. Когда – «бурные», когда – «продолжительные», а когда – «зал приветствует докладчика стоя». Автор пьесы не предусмотрел для зала реплик – одни ремарки. Но зал на совесть отработал свою функцию статиста в этой абсурдистской постановке.
О том, что мы наблюдаем карнавал, говорил тот факт, что диктатор снял штаны. Не знаю, отчего ему захотелось это сделать – может, из-за того, что оппозиция выставила против него на выборы женщину и намекнула, что у нее, дескать, яйца круче. А может, решил напомнить, что в стране есть только один альфа-самец – и не придумал ничего лучше, чем в доказательство потрясти гульфиком. То, что мы могли наблюдать в процессе демонстрации «вундервафли» – откровенное обращение к образам стволов и ракет как фаллическим символам власти в ее первобытном смысле и проявлении. Беда в том, что в современном сознании происходит процесс скорее обратный первобытно-символическому: бряцание оружием оказывается аналогом публичного сбрасывания портков и оголения того органа, который должен придавать символический смысл «вундервафле». В результате получилось не страшно, а смешно — как в классическом случае демонстрации «телесного низа» у Рабле.
Вопрос – вернее, интерактивная игра на сайте минобороны, предложенная президентом и поддержанная российским истеблишментом, – о том, как назвать «новое оружие», в контексте «телесного низа» приобретает двусмысленное звучание. Уже озвучены несколько вариантов. «Володя», например, – что, на мой вкус одновременно слишком иронично и слишком прямолинейно. Есть еще «Испепеляющий». «Голубь мира». И даже «Хорошая весть» (с намеком, по всей видимости, на Евангелие). Но все они – даже машковский вариант «Бабай» – не отражают сути происходящего. Я бы, например, колебалась между «Суслик» и «Гражданин Бендер» – если помните, так называла своего мимолетного мужа мадам Грицацуева.
Проблема в том, что муж – не мимолетный. Несмотря на то что срок годности у президента явно вышел, – и это особенно заметно при снятых штанах – он остается на полках супермаркетов и его рекламные бюджеты, судя по промо-роликам, не уступают кока-коле. Во время своей речи Владимир Путин был как никогда похож на восковую куклу, а зал – в тон ему – на пестро раскрашенных кукол Карабаса-Барабаса. Деревянные спины, пластиковые улыбки, медные ладони. Они так синхронно хлопали, вставали, изображали на лицах энтузиазм, что Валентину Матвиенко было не отличить от сидящего рядом патриарха Кирилла.
По всей видимости, это единообразие, истолкованное как «единопорывность», должны были каким-то образом заразить и завлечь аудиторию – на избирательные участки. Гражданам-налогоплательщикам предложили проголосовать не за сытую, но за сильную Россию. Причем уверенность в том, что силу предпочтут сытости, сквозила в каждом жесте лидера нации. И это вовсе не выбор между бомбой и колбасой, как можно было бы подумать, сидя в каком-нибудь уютном углу Европы. Это выбор между грамматическими категориями – единственным и множественным числом, изъявительным и сослагательным наклонением.
Слово «если» оказалось едва ли не самым популярным у комментаторов речи президента. «Если что, то мы…», «мы не хотим войны, но если…», «если они снова начнут учить нас жить, то у нас…», «а если мы обидимся…» Действительность, в которой нечто либо есть, либо нет, отступает под натиском мифологического «если». В этом коротком слове – и мобилизация перед, пускай, пока не существующей (а может, незаметной или просто возможной) угрозой, и перенос фокуса внимания с реально существующих проблем на возможные, и скрытый в этом изъявительно-сослагательном клинче императив: приди, проголосуй, прими, плати.
О том, что речь президента вовсе не была адресована сидящим в зале политикам, можно не говорить. Не адресована она была и журналистам западных СМИ, которые, бедняги, не поняли, как первая часть – с понурым(и) ВВП и бедственными социальными показателями вперемешку с громадьем планов – соотносится со второй частью, ведь новейшие вооружения потребуют и новейших ассигнаций. Не адресована она и США – несмотря на то что ракета в мультике-пультике летела прямиком на Флориду. Не адресована она и российским ИТРам с военными – как почему-то подумали многие коллеги, увидевшие в речи Путина обещание переориентировать экономику на «военку». Широкая публика может не волноваться – бомбу не будут делать, как в СССР, счетом недовыпущенной на прилавки колбасы. Мультик выпущен для широкого зрителя. Который, наверняка, оценит.
В реакции своей аудитории – существенной ее части – Путин мог не сомневаться. И именно ее изображали статисты в зале. Публике нравится сила. Знаменитый афоризм всероссийского Брата «сила – в правде» всегда звучала двусмысленно-амбивалентно. В то время когда снимался фильм вот так прямо сказать, что правда – в силе, еще стеснялись. Теперь, как видите, не стесняются. Это российское Credo президент произнес в Манеже во весь голос – в сопровождении ракет на экране и аплодисментов в зале. Это был гимн силе в ее первобытном и оттого понятном массам милитарно-фаллическом воплощении, исполненный царем-жрецом от имени всех верующих. Они нас санкциями, а мы им – во! Они разворачивают в Восточной Европе систему ПРО, а мы им – во! Они кривятся на стопятьсотый срок Путина, а мы им – во! В общем, «нас не слушают» и «учат жить», а мы им… Как в детском анекдоте: когда у мальчика закончились аргументы в споре с девочкой, он достал и показал то, чего у девочки точно не было.
Как диктатору больше ничего не остается, как скинуть штаны и показать, что у него самая большая вундервафля в мире, а значит, ему и быть тут царем-королем до скончания века, так же и у российской публики не осталось другой эрогенной зоны, кроме национальной гордости за «общие достижения». За дедов-победителей, спортсменов-чемпионов, или, вот за упомянутых в президентской речи «ребят», которые все это «придумали». Осталось, правда, непонятно, имеет в виду президент вооружения или мультик про них, но это неважно: главное, что достижение есть. Это смешанное чувство, колеблющееся в широком диапазоне от гордости за Гагарина и деды воевали до обиды за державу и можем повторить, остается последней точкой соприкосновения и солидарности, последней ниточкой, связывающей страну.
Вдогонку недавней сваре российских звезд по поводу «национальной идеи» я бросаю свои три копейки: российская идея – безличная гордость и безличная же обида за то, что делал не ты, и за то, что произошло не с тобой. Путинская вундервафля – что бы она ни символизировала и как бы ни смешно было видеть в ней заголенный ultima ratio постаревшего мальчика из анекдота – это апелляция к национальной гордости. За державу, за дедов, за Гагарина, за Сталина, за «кузькину мать». То, что позволяет окунуться с головой в «мы» – в коллективное бессознательное, в котором каждое отдельное «я» забывается и уже не чувствует себя заброшенным и беззащитным перед всем тем, о чем скучно, неинтересно и неубедительно рассказывал президент Путин в первой части своей речи.
То, что эта «национальная гордость» все больше приобретает черты карнавала, дает надежду. Зима не вечна. И да пребудет с нами Сила.
