Речи Петра Порошенко перед Совбезом и Генассамблеей ООН были яркими, эмоционально заряженными, но малосодержательными. И дело даже не в том, что формально месседж, адресованный внешнему миру, противоречит месседжу, адресованному внутренней аудитории. В конце концов, почему на международной площадке война с Россией таковой именуется, а внутри страны используется трехбуквенный эвфемизм, объяснялось неоднократно. Почему ЛНР/ДНР называются террористическими организациями, но юридически таковыми не считаются, объяснялось куда реже, ну да ладно. Почему их «вооруженные силы», два армейских корпуса ВС РФ, называются оккупационными тоже вне юридического контекста – загадка. Как, впрочем, и то, почему в этой связи статус занятых ими территорий предпочитают характеризовать нелепым буквальным переводом термина effective control, то бишь «эффективный контроль».
Дело в том, что составить представление о нашем плане на основе этих выступлений невозможно. А то, что о нем известно, позволяет предположить, что проект упрется в указанные несоответствия. Ну, взять хоть такой момент: использовать миротворческий контингент ООН для защиты от террористов, кажется, еще никто не додумывался – с ними обычно борются иными средствами.
Если же речь, как декларируется, о возвращении суверенитета Украины над всей ее территорией, то опять-таки, как насчет статуса тех, кто оный суверенитет отобрал? Они кто? Если это не указано, то что мешает миру нейтрально считать их сепаратистами и/или повстанцами, легитимируя тем самым продвигаемый Москвой тезис о гражданском конфликте? Если террористы, то, повторюсь, при чем здесь миротворцы? А если речь об оккупации (или хотя бы фактическом – именно таков адекватный перевод в данном контексте – контроле), то допускающие разночтения формулировки попросту неприемлемы. Ведь без признания России стороной конфликта смысл размещения миротворцев на украинско-российской границе, мягко говоря, очевиден не всем – даже если характеристика «агрессор» неоднократно зафиксирована документально.
Допустим, пресловутое мировое сообщество, во-первых, благонамеренно, во-вторых, осведомлено и понятливо в большей степени, чем среднестатистический украинец, а в-третьих, искренне готово нам помогать. Но эту помощь нужно оформить согласно международно принятым и ясным правовым нормам. Это, во-первых.
Во-вторых, каков наш проект? Кто его видел? Он и в самом деле столь секретный, что доводить его до ведома граждан Украины нужно лишь после презентации в Нью-Йорке? К слову, российские СМИ получили о нем некоторое представление уже тогда, когда украинские еще только обсуждали президентскую речь.
Ну ладно. Положим, речь идет о разворачивании полноценной миссии ООН во всех районах ОРДЛО и вдоль российской границы. Пусть ее цель декларируется нейтрально – «операция по восстановлению мира» или, что предпочтительнее – «операция по принуждению к миру» (это не только ирония, но и ясная отсылка к роли в конфликте России). Как этого добиться?
Как я уже писал, Россия подала свой проект резолюции об ооновской «вохре» для миссии ОБСЕ с совершенно ясными целями – имитировать добрую волю, уклониться от новой волны санкций, заморозить конфликт и затянуть, насколько удастся, переговорный процесс. Эту пародию на миротворческую инициативу, очевидно, похоронят – на это позволяют рассчитывать сигналы наших друзей в СБ ООН.
Но ровно с тем же успехом может быть похоронен и украинский проект резолюции. И любой другой проект, берущий его за основу. Что тогда? Не думаю, что у нас есть план на этот случай.
Формально, конечно, имеются возможности для преодоления российского вето. Резолюция Генассамблеи ООН №377 (5) «Объединение ради мира» от 3 ноября 1950 г. содержит соответствующий механизм. Согласно документу, если Совбез не в состоянии принять мер в защиту мира из-за непреодолимых разногласий, то Генассамблея обязана взять на себя поиск соответствующего решения. Оно считается принятым в случае, если его поддержат две трети государств-членов. Сейчас это 129 стран.
Сумеем ли мы заручиться их поддержкой – вопрос, боюсь, гипотетический. Как и в каждом парламенте, в ООН у любой инициативы имеются более или менее принципиальные сторонники, более или менее принципиальные противники, более или менее равнодушные. Последних обычно большинство, и пересмотр ими точки зрения зачастую является следствием коррупции, шантажа, неформальных отношений и услуг, с обсуждаемой темой совершенно не связанных. С принципиальными, случается, дело обстоит так же – с поправкой на большие усилия и затраты для их убеждения. О том, что кто-то из убеждаемых может оказаться счастливым обладателем «золотой акции» – в смысле, голоса – можно и не упоминать.
В общем, не сказать, что обращение к Резолюции №377 невозможно, но и Киеву, и «клубу друзей Украины» придется сильно постараться, чтобы обеспечить результат. Который, однако, ничего не гарантирует: резолюция носит рекомендательный, а не обязывающий характер. И та же Россия с полным основанием может отказаться ее выполнять.
В то же время сам упомянутый документ был принят в ситуации, когда войска КНДР, усиленные китайскими «добровольцами», перешли 38 параллель ради, так сказать, «объединения страны». Собственно, это и дало правовую базу для создания «голубых касок», а Корейская война, соответственно, стала первым опытом международной миротворческой операции.
Параллели, думается, вполне прозрачны. Но чтобы представить, что сейчас вновь будет разыгран тот же сюжет, нужно иметь очень бурную фантазию. Причем с самого начала. Без спроса у «властей ЛДНР» украинская сторона открывает КПП, миротворцы через них выдвигаются на позиции и развертываются… Очевидно, без применения оружия не обходится. Результат – неизбежная эскалация конфликта и прямое вмешательство в него Москвы. ВКС РФ прикрывают «войска ЛДНР», а в Кремле подумывают о превентивном ядерном ударе – в общем, как в 1950-м. И да, к слову: Корейская война – самый долгий замороженный конфликт в современной истории. Не думаю, что такой опыт устроит Украину.
Из этого следует логичный, полагаю, вывод: тема ооновских миротворцев является новым фронтом дипломатических и политических баталий, исход которых решит экономическая целесообразность. Финальное решение неизбежно окажется компромиссным, независимо от отношения к этому Киева и Москвы. Причем если достичь компромисса не удастся, тема миротворческой миссии превратится в аналог Минских соглашений. Которые невозможно ни вывести из комы, ни отключить от систем жизнеобеспечения. И альтернативного плана у нас, похоже, снова нет.
Так что, наверное, на всякий случай все же стоит немного подкорректировать ряд: мифотворческие силы, мифотворческая операция, международный мифотворческий контингент.
Алексей Кафтан / Деловая столица
