Ревизии и кадровые изменения, которые проходят сегодня во внешнеполитических ведомствах РФ, не в последнюю очередь связаны не только с серией поражений на украинском и белорусском направлениях, но и с явной утратой Москвой контроля над событиями и процессами, происходящими в постсоветской Центральной Азии.
Вместо России
На место России в этот огромный, исторически и экономически важный регион теперь окончательно, и не в политической теории, а на практике, приходит Китай. Который путинская Россия, разрушив нормальные отношения с Западом, сама избрала едва ли не покровителем. Поэтому критика в адрес Пекина в Москве практически не звучит – чуть ли не впервые некоторое неудовольствие было проявлено в истории с сибирскими лесными пожарами.
Впрочем, российско-китайские отношения сами по себе – это один сюжет, а соперничество в Центральной Азии – другой. Еще десять лет назад сомнения в российском доминировании в бывших советских республиках региона высказывались либо редко, либо осторожно. Сегодня ситуация выглядит совершенно иначе, в особенности после недавних событий в Кыргызстане, где президент Сооронбай Жеэнбеков сделал неожиданный маневр в целях упрочения своей власти и оперся на Китай в противостоянии со своим предшественником, симпатизировавшим России Алмазбеком Атамбаевым. Кыргызстан практически молниеносно превратился не только в экономического, но и в политического, а также военно-политического сателлита КНР. Причем, как видим, демократический дизайн Кыргызстана не обезопасил страну от этого поворота.
Этот момент указывает на обретение китайским влиянием в Центральной Азии нового качества и ставит вопрос о жизнеспособности ориентированных на Москву оборонных и экономических союзов в регионе. Пекину теперь недостаточно выстраивать под себя только экономику стран ЦА. Ему нужны гарантии лояльности и в сфере безопасности, чего раньше не наблюдалось.
Возможно, это связано с фактическим принуждением КНР к лидерству в глобализации в ходе циклического обострения торговой войны с США, а свежий саудовский инцидент с атакой «хуситских» дронов на нефтепромыслы (равно как и готовящийся вывод американских войск из Афганистана) заставляет Поднебесную всерьез заняться вопросами сохранности своих инвестиций и инфраструктурных проектов.
Впрочем, надо сказать, что к этому шло. Так, под предлогом укрепления западной границы и защиты своих вложений Китай в начале 2017 г. выделил, как сообщалось в докладе Пентагона Конгрессу, $85 млн на подготовку армейской бригады в афганской провинции Бадахшан. Что, конечно, вызвало пристальный интерес всех международных игроков к китайской политике в ее «ближнем зарубежье».
Уже третий год Пекин не устает опровергать многочисленные сообщения о строительстве китайской военной базы поблизости от Ваханского коридора. Ведь правительство КНР много раз заявляло, что у него нет планов размещения войск на афганской территории.
Может быть, и так, если речь идет о собственно афганской территории (довольно спорный вопрос, что она собой представляет, в особенности ввиду таджикской проблемы) и собственно китайских войсках (они, как выяснилось из кыргызской истории, закончившейся участием Бишкека в военно-полицейских учениях на территории самого Китая, заняты в Сыньцзяне).
Но в соседнем Таджикистане Китай подписал в 2015 и 2016 гг. тайные соглашения, разрешавшие ему построить от 30 до 40 контрольных пунктов на таджикской стороне границы с Афганистаном и фактически взять под контроль целые ее участки. Где, как уверены в Пекине, таджики не в состоянии помешать переходам боевиков на свою территорию.
Протекторат Таджикистан
По-видимому, основания для таких сомнений у Китая есть – но, позвольте, ведь в Таджикистане находятся российские военные базы? Причем из-за платы за аренду этих баз местный диктатор Рахмон устраивал нешуточные скандалы, на которые Россия отвечала подмигиванием таджикской оппозиции – Партии исламского возрождения Туркменистана (ПИВТ). Данную оппозиционную партию, со своей стороны, поддерживает Иран (с которым у Китая, кстати говоря, тоже выстраиваются отношения особого характера, правда, тот сам лезет на рожон).
Но если Россию Рахмон находит возможным ругать, то насчет Китая он сохраняет красноречивое молчание. Имеются районы, где китайцы полностью контролируют таджикско-афганскую границу и даже патрулируют ее на собственной технике. А ведь, по идее, это те самые участки, которые должны перекрывать российские военные – так что, похоже, Москва банально доигралась со своими – исподтишка – поставками топлива и оружия талибам, чьи успехи в противостоянии с США и официальным правительством за последние годы сложно отрицать.
Впрочем, причины покорности Душанбе Пекину известны. Так, китайская компания TBEA построила ТЭЦ и в Таджикистане. За это Китай получил право на разработку золотого месторождения «Верхний Кураг». И он будет разрабатывать это месторождение, пока Таджикистан не рассчитается за кредит в $331 млн. К слову, суммарная задолженность Душанбе перед Пекином составляет $1,2 млрд (притом что в 2018 г. ВВП составил $27,8 млрд). Большая часть обязательств Таджикистана – госдолг по китайским кредитам, которые так или иначе связаны с горнорудной промышленностью.
А относительно недавно стало известно о соглашении Таджикистана и гонконгской компании Heaven Springs Dynasty Harvest Group о продаже воды высокогорного озера Сарез. Суть соглашения – создание совместного предприятия по производству и экспорту питьевой воды в сопредельные страны, в том числе и в Китай.
Заметим, это примерно тоже самое, что Китай намеревался провернуть в России. Завершающий стадию развития тяжелой промышленности Китай задыхается от нехватки чистого воздуха и воды, поэтому хочет построить водопровод из Байкала. Но «байкальский проект» притормозили слишком громкие предупреждения экологов на фоне рукотворной катастрофы, совместившей наводнения и пожары. Так что пока Пекин удовлетворяется таджикским озером.
Китайские деньги работают в Таджикистане в десятках проектов, но в этом году Душанбе начал искать возможности вернуть или наладить контакты с западными финансовыми и институциональными структурами – удалось же это Узбекистану.
По-видимому, военное и политическое присутствие КНР в Таджикистане будет нарастать — конкуренты Пекину там не нужны, а давить на Душанбе можно теперь и из Бишкека — не зря возобновились перестрелки пограничников в Ферганской долине. Правда, надо сказать, что в Пекине пока не рискуют по-настоящему играть в смену режимов по-американски.
Соблазнение Кыргызстана
По сравнению с Таджикистаном, где Рахмон пытается как-то выкрутиться, выслав чуть ли не большую часть населения на заработки в Россию (и не только), а оппозиционеров – в Европу и ОАЭ, Кыргызстан служит сегодня более эффективным примером продвижения китайского регионального и глобального проекта.
Китай активно инвестирует в строительство дорожных объектов в Кыргызстане при условии, что генеральным подрядчиком будет выступать китайская «Чайна Роуд энд Бридж Корпорейшн». Упомянутая уже TBEA провела на китайские же деньги реконструкцию Бишкекской ТЭЦ.
Здесь надо сказать, что несколько лет назад кыргызские власти предложили китайским инвесторам 51 предприятие. Половина из них в советский период являлись флагманами кыргызской промышленности, а сегодня это практически пустые бетонные коробки. Но очевидно, что восстановление кыргызской промышленности за свой счет в планы КНР не входит, поэтому предложение повисло в воздухе. Могли, конечно, не устроить и цена, и кыргызская безалаберность, а кроме того, эти предприятия могла бы восстановить и Россия. Но считается, что у России нет для этого денег.
О бедности русских, несмотря на практически тотальное нахождение в пределах информационного поля РФ (разнообразные прозападные СМИ в Кыргызстане тоже русскоязычные), кыргызы говорят довольно откровенно. Культурно Россия им ближе, но деньги находятся в Китае. Похоже, после динамичного присоединения Кыргызстана к борьбе Пекина с «трехголовым драконом сепаратизма, экстремизма и религиозного фанатизма» Китай активно примется за формирование у населения этой демократической (пока) республики непреодолимой симпатии к себе. Вряд ли это будет сложно — китайское иновещание куда интереснее российского, которое злобствует в круглосуточном режиме, в то время как китайское в современной западной стилистике повествует как об успехах, так и об объективных трудностях.
При этом вкладывать деньги в новые производства в Кыргызстане Китай всегда рад: строительство нефтеперерабатывающего предприятия «Джунда» в Кара-Балте, НПЗ в Токмаке, разработка золоторудного месторождения Иштамберды в Джалалабадской области, плюс десятки мелких совместных предприятий в строительном и промышленном бизнесе.
Также из Бишкека довольно легко поехать учиться в Китай, хотя на этом поле Россия все еще достаточно конкурентоспособна в регионе, а особенно в Кыргызстане, но после недавних политических перемен процесс может двинуться в другую сторону. Тем более что у России, в отличие от Китая, никаких больших идей нет, кроме разве что восстановления СССР, в котором мороженое могло быть из настоящего молока, но киргизы находились на положении аборигенов в Северной Америке. Не говоря уже о Российской империи, не стеснявшейся «сокращать» инородческое население.
Иллюзия раздела
Если Таджикистан со своим Рахмоном и Кыргызстан со своей демократией с китайской точки зрения образуют некоторый коридор нестабильности, которому требуется все больше внимания, то Казахстан, сумевший, хоть и не без шероховатостей, провести транзит власти, может рассматриваться как история успеха. Правда, в ракурсе нарастающего китайско-российского (а частично, в западной части региона, и китайско-американского и даже китайско-европейского) соперничества, возникает вопрос: успеха чего именно? Ведь рано или поздно дело, пусть и тихой сапой, но дойдет до момента политического выбора, который в Нурсултане (еще недавно – Астане) всячески оттягивают. Впрочем, в этой плоскости у внешнеполитических стратегов Москвы имеется своя теория, и к ней мы вернемся ниже.
На сегодняшний день в Казахстане на китайские деньги реализуется свыше 2,5 тыс. проектов в финансовой, банковской, торгово-промышленных сферах. Их общая стоимость составляет десятки миллиардов долларов. На долю китайских компаний в Казахстане приходится 20-25% нефтедобычи – ненамного меньше, чем на долю госпредприятия «Казмунайгаз».
На китайский кредит сейчас строятся две трассы республиканского значения в Восточно-Казахстанской области. Также Казахстан и Китай договорились построить общую плотину на реке Хоргос. Кроме того, Китай перенес в Казахстан 51 свое предприятие (фактически, причем с гораздо большей интенсивностью, Китай осуществляет с Казахстаном такую же операцию, как и ЕС с Украиной в разрезе наших западных областей).
Богатый углеводородами регион (речь в данном случае идет о Казахстане и Туркменистане) становится альтернативным источником обеспечения Поднебесной энергоресурсами, что позволило Пекину ослабить зависимость в этой сфере от Москвы. При этом российский экспорт в Поднебесную более чем наполовину (58%) состоит из энергоресурсов. Причем если взглянуть на другие его составляющие, то они тоже всего лишь производные от энергоносителей.
Понятно, что Центральной Азии принадлежит в китайской диспозиции очень важное место. В первую очередь это коридор Китай – Центральная Азия – Западная Азия, в который помимо пяти центральноазиатских стран входят и Турция с Ираном. Транспортный путь через ЦА интересует Китай больше других, например Пакистанского коридора, благодаря относительной стабильности. Главная роль в нем отводится самой «спокойной» стране региона – Казахстану.
В той или иной степени едва ли не все казахское руководство, особенно его молодое поколение, так или иначе связано с Китаем, прошло его университеты или корпорации. Но низшие социальные слои побаиваются китайцев, небезосновательно опасаясь колонизации.
Россия, в свою очередь, тешит себя иллюзией, состоящей в разделе с Китаем великодержавных функций в постсоветской Центральной Азии. По мнению Москвы, ее сфера – безопасность. В Кремле считают, что Китай, несмотря на то что его экономика, по данным МВФ, примерно в восемь раз превышает российскую, уступил России ведущую роль в создании архитектуры безопасности в регионе. Себе же Пекин взял роль создателя экономической архитектуры. Это позволяет ему эффективно влиять на регион, но притом чаще оставаться в тени.
В результате негласного разделения ролей Москва и Пекин сотрудничают в Центральной Азии более тесно, чем в каком-либо другом регионе планеты. Но такая конструкция теперь выглядит явно устаревшей – интеграционные инициативы Москвы и Пекина полностью противоречат друг другу, так как ЕАЭС и ОДКБ замыкают страны региона на Москву, и работает это плохо, в то время как «Один пояс и один путь» вливает эти государства в открытый и глобальный китайский проект. Как показал пример Кыргызстана, а вскоре по этому пути пойдут и Казахстан с Таджикистаном, Пекин все менее заинтересован в охранных услугах России. А значит, на место российских баз рано или поздно придут базы китайские.
Сейчас и потом
Наиболее прозорливых контрагентов КНР в регионе встревожили исследования, связанные с рисками системного китайского кредитования и пример Шри-Ланки. Эта страна, будучи не в состоянии выплатить накопившийся у нее огромный долг перед Китаем, официально передала ему свой стратегически расположенный порт Хамбантота в аренду на 99 лет. Соглашение содержит обещание Китая списать $1,1 млрд из долга Шри-Ланки.
Туркменистан, между тем, влез в китайские долги по самые лошадиные уши ахалтекинской породы. Фактически весь туркменский газ законтрактован Китаем, а в начавший недавно развиваться проект транскаспийского трубопровода вместе с европейцами проникли и китайские компании.
В целом только формальные китайские инвестиции в Казахстан, Узбекистан и Туркменистан превышают российские в 10,7 раз. Вместе с тем Китай – не самый удобный партнер для всех этих стран, ведь он диктует весьма жесткие условия ввода своих капиталов в регион. Так, доля китайского инвестора в проекте должна составлять не менее 50%, предусматривается максимально широкое использование техники, комплектующих, технологий и рабочей силы из КНР.
Китайцы – жесткие прагматики, они хотят максимально быстро вывести каждый вложенный юань в свою казну, причем без учета интересов местного бизнеса. При этом Китай предпочитает договариваться с национальными властями таким образом, что они подписывают некий договор с низкой степенью локализации. Уже после этого местные власти сразу получают конкретную сумму в виде кредита или гранта (вот как с украинским производителем вертолетных двигателей).
Таким образом, у переговорщиков возникает приятная перспектива получить некие деньги сразу, одобрив при этом менее выгодные условия «на потом». Учитывая высокую коррупционность правительств стран Центральной Азии, для них такие условия становятся наиболее привлекательными. Между тем, оформив выдачу кредита, со временем Китай начинает ужесточать условия возврата своих денег. В итоге чиновники рассчитываются полезными ископаемыми, землей или иными ресурсами.
Максим Михайленко / Деловая столица
