Главарь «ДНР» Денис Пушилин 11 сентября провел в Москве «в одном из столичных клубов» полузакрытую встречу с «блогерами, политологами и журналистами», — понятно, не со всеми подряд, а только с теми, кто еще выступает рупором «Русской весны», изрядно поблекшей, но пока не сданной в тираж. Среди прочего, Пушилин заявил, что считает идеальным для двух псевдореспублик их вхождение в состав России на правах федерального округа. Вместе с тем он подчеркнул, что «не отказывается от Минских соглашений», но лишь в той их части, которую должна выполнить Украина.
Очевидно, что встреча носила характер установочной: фронтмен «ДНР» доводил публичную позицию сепаратистов до сведения своих рупоров и мегафонов. При этом позиция Пушилина вступала в явное противоречие с позицией Москвы, которая утверждает, что в АТО идет гражданская война, в которой Россия не более, чем сторонний наблюдатель и податель гуманитарных конвоев, с исключительно мирными грузами.
Возможно ли расхождение позиций между карманным Пушилиным и его кремлевскими хозяевами? По сути — нет, но на публику — сколько угодно. Что же означает это заявление — которое, как ни крути, есть публичная заявка на самостоятельность?
В принципе в нем нет ничего нового. Классическую вилку такого рода Россия применяла во всех конфликтах, развязанных ей в соответствии с «доктриной Лукьянова».
Напомню, что доктрина Лукьянова, а если быть точными, доктрина Лукьянова-Берии, сводится к удержанию бывших советских республик в поле влияния Москвы путем развязывания в них сепаратистских конфликтов под лозунгами «единства с Россией», «защиты прав русскоязычных» либо как вариант — «защиты национальных меньшинств», притесняемых, якобы республиканским большинством. С этой целью границы советских республик сознательно нарезались так, чтобы в них вошли этнически и культурно чуждые республиканскому центру регионы — либо такие регионы создавались искусственно уже в дальнейшем, путем депортации или уничтожения автохтонного населения и завоза на его место населения из России.
Очевидно, что с началом вооруженной фазы конфликта, население сепаратистского анклава начинает качественно меняться. Лояльные законным властям граждане эмигрирует или уничтожаются, причем на их место зачастую интенсивно завозятся социальные отбросы из той же России. Оставшиеся все больше тяготеют к Москве, в которой видят защиту от угрозы репрессий со стороны законных властей, о чем постоянно твердит населению как российская, так и сепаратистская пропаганда. Как следствие, в какой-то момент на повестку дня уже довольно легко выводится вопрос об окончательном отделении сепаратистов от государства, ставшего жертвой российской прокси-агрессии.
Позиция России при этом зависит от позиции ее жертвы. Если, как это было в Грузии, власти страны, подвергшейся агрессии, проявляют хотя бы малейшее намерение полностью вернуть под контроль и/или временно отторгнуть и изолировать зараженный сепаратизмом регион, Россия сначала накачивает эти «государства» оружием, провоцируя постоянные конфликты, а в дальнейшем может даже признать их, продолжая поддерживать максимально высокий градус напряженности. Если же как в случае с Молдовой, власти страны берут курс на постепенно возвращение утраченных территорий, и идут путем хотя бы частичных компромиссов — сохраняют торговлю, выплату пенсий, возможность для жителей анклава многократно пересекать демаркационную линию и т.п., словом, контакты полностью не прерываются, то Россия заявляет о признании территориальной целостности атакованного ей государства. Одновременно она требует для сепаратистов, находящихся под ее покровительством, особых прав в составе восстановленного единого государства, либо вновь созданной федерации, включая возможность влиять на политику страны в целом. Это прочно сажает бывшую советскую республику на крючок неразрешенного конфликта, намертво привязывая ее к России. Вот сейчас Украина на развилке между грузинским и молдавским сценариями.
Дополнительным фактором, закрепляющим неразрешимость конфликта, становится позиция сепаратистских властей, объявляющих о «курсе на независимость и единство с Россией» и подпирающих свое решение псевдореферендумом или даже целой серией таких мероприятий.
Таким образом, заявление Пушилина, по сути, полностью повторяет заявления «президента» непризнанного Приднестровья Вадима Красносельского, который столь же категоричен, как и его донецкий собрат: в Молдову никогда не вернемся, у нас с ней нет ничего общего; мы проводили референдум, и народ сказал свое слово, а мы лишь выполняем его волю; воля народа требует, чтобы мы были независимы, а в перспективе нацелены на единство с Россией.
Детали, разумеется, могут варьировать — так, к примеру, у Молдовы нет общей границы с Россией, и там давно не идут военные действия, а в «ДНР» общая граница есть, и там идет война. Эти детали и определяют степень решительности заявлений о присоединении к России, но схема, повторяю, всегда одна: позиция сепаратистов надежно блокирует урегулирование, но при этом Россия выступает за мир и за возврат отторгнутых территорий.
Такая вилка позволяет Москве говорить о том, что конфликт носит гражданский характер внутри одного государства, а Россия лишь вынужденно втягивается в него из гуманитарных и миротворческих соображений. Одновременно это блокирует любые реальные шаги на пути к миру. Сочетание этих двух факторов позволяет эффективно давить на законные власти, обвиняя их в несговорчивости и нежелании примирения, и, добиваясь дополнительных уступок для сепаратистов.
Разумеется, Россия ни при каких обстоятельствах не примет в свой состав ни разоренные «ДНР» и «ЛНР», ни Приднестровье, не имеющее с ней общей границы, ни «ограниченно признанные» Абхазию и Южную Осетию. Все эти псевдореспублики будут висеть в неопределенном состоянии, постепенно нищая и вымирая, а их попытки изображать «грядущую независимость» будут столь же бесплодны, как и попытки мальчика Кая сложить слово «вечность» из букв «Ж», «О», «П» и «А», выданных ему под строгий отчет Снежной королевой.
Сергей Ильченко / Деловая столица
