90 лет назад – 18 мая 1928 года – начался Шахтинский судебный процесс над инженерами и техниками Донбасса по вымышленным обвинениям во вредительстве, пишет Олег Шама для Нового времени.
Это уже перед войной поэт Павел Беспощадный выдаст на-гора строчки: «Донбасс никто не ставил на колени, и никому поставить не дано».
Но в 1928-м шансов у подсудимых по «Шахтинскому делу» было мало. Точнее, не было вовсе. Поскольку обвинение уже на первых слушаниях пригвоздило, что фактически признаки вредительства как такового являлись необязательным для его выявления условием, так как существовало «скрытое» и «тонкое» вредительство. То есть, отличное состояние предприятий было свидетельством того, что подсудимые ждали возвращения своих прежних хозяев.
«Более опытные и осторожные вредители (подобно инженеру Кузьме) проводили вредительство так тонко и осмотрительно, что не только не было заметно его следов, но, наоборот, внешне рудник (Власовский) производил весьма хорошее впечатление», – писал публицист Владислав Минаев в обзоре шпионско-вредительских дел.
Этот автор более 20 лет работал на чекистов и специализировался на изобличении внутренних и внешних врагов. А его книга Американское гестапо (1949 год) пару лет пролежала в редакции. И все потому, что несусветность изложенных в ней фактов о правоохранительной системе США, вызвала недоумение в Кремле.
О советском гестапо у Минаева – ни слова. А ведь работали следователи ОГПУ под стать будущим коллегам из Третьего рейха.
Все началось с обыденного несчастного случая – в забое одного из предприятий городка Шахты погиб горняк. В апреле 1927-го за халатность арестовали руководителя предприятия Вендикта Беленко. Пока дело вели местные органы, то они отпустили подозреваемого под подписку о невыезде. Но вскоре подвизались специалисты из Ростова. А поскольку Шахты до 1924-го входили в состав Украины, то к следствию подключили и чекистов из Харькова. И все, чтобы не ударить лицом в грязь друг перед другом, и еще больше перед московским начальством, – показали настоящий «класс».
Дело вскоре перевели в разряд политических. А уже через четыре месяца после ареста Беленко показал, что на Донбассе орудует «группа, родственно связанная между собой, а также связанная между собой деловыми дореволюционными связями во главе с Емельяном Колодубом, в прошлом известным шахтовладельцем».
Начались аресты и усердные дознания. Инженер Абрам Башкин, например, пережил 48 допросов. Пока не подписался под покаянием: «Я решил раскаяться в своей прошлой деятельности и стать искренним другом Советской власти, для чего хочу и буду помогать раскрывать существующие заговоры и лиц, принимавших в них участие».
«Прошлой деятельностью» Башкин называл свое «вхождение в круг знакомых и приятелей, занимавшихся преступной деятельностью, направленной против Советской власти». В чем именно состояли злодеяния его коллег, ни сам инженер, ни чекисты, диктовавшие ему этот текст, так и не придумали.
Когда проходивший по делу Николай Гавришенко прочитал показания коллеги, у него случился нервный срыв. Он стал признаваться в том, во что сами чекисты верили с трудом, а через пару дней после покаяний, Гавришенко разбился, выбросившись с четвертого этажа СИЗО. Следователь Константин Зонов, работавший с подозреваемым, был представлен к боевому ордену. «Чрезвычайно умелый допрос» Гавришенко, как говорилось в обосновании награды, дал решающие показания в деле.
Главный чекист Украины Всеволод Балицкий вскоре рапортовал в Москву уже о целой диверсионной организации: «Только от Парижского центра за три года было получено до 700 тыс. рублей. От консульства и разведок организация получала приблизительно 200 тыс. руб. в год». Куда девались эти деньги, следствие так и не установило.
Как-то Клим Ворошилов, тогдашний военный нарком, ознакомившись с такими отчетами, спросил у Томского (тогда – глава профсоюзов СССР): «Миша! Скажи откровенно, не вляпаемся ли мы при открытом суде в «Шахтинском деле»? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности краевого ОГПУ?».
Суд был показательным. В Москве. В колонном зале Дома союзов. Из 53 подсудимых 20 полностью признали себя виновными, 10 – частично, 32 человека виновными себя не признали. Пятерых расстреляли спустя пару недель. Остальные отправились в лагеря. Многих, как, например, упомянутого Леонарда Кузьму, вторично осудят и таки расстреляют в 1938-м.
Тогда в 1928-м старым специалистам стало понятно – из страны нужно уезжать, пока еще была возможность. Или не браться за минимально ответственную работу. Рано или поздно за нее придется отсидеть.
А через год после «Шахтинского дела» в Марьинке, что неподалеку от Сталино (Донецка), в шахте оборвалась клеть с рабочими. Под землей были заблокированы 700 горняков. И мертвых, и живых доставали несколько дней. Не в последнюю очередь трагедия произошла из-за страха, охватившего техперсонал региона – чекисты уже разрабатывали новое дело о Промпартии. Она, ни много ни мало, готовила иностранную интервенцию в страну Советов. Только с Донбасса в ГУЛАГ после выбитых признаний отправились 65 высококлассных специалистов.
Интересно, о каком Донбассе писал Беспощадный? В чем для него было стояние на коленях?
Наша Рада
